в них время в лапах от когтей и стонов.
когда чугунный клюв пробивший темноту,
оно сверкнет собой, огнем ночей не
тронув и выкованный век роняя в черный
дол
ЛЕСОВИКнаколи-ка, парень, дров!
ты получишь стол и кров:
стол дубовый с черным хлебом,
кров еловый с звездным небом.
я живу в лесу один —
хвойный царь и господин.
в бороде — седая сказка,
мне и месяц не указка,
видишь посох? он не прост,
это крестный летних верст,
а зимой в углу у печи
сам с собой заводит речи.
во дворе стоит колодец.
дятел сумрак приколотит
к запоздалому стволу.
ну а ты садись к столу!
сумрак пеший, сумрак конный
тихо вешает иконы,
как далекая гроза,
дарит елям образа.
лики с смуглыми чертами,
с скорбно-ласковыми ртами.
но сильна грибная ересь,
и, в еловом всем изверясь,
верят травам, верят мхам —
стеблям смуты и греха.
кушай мед из диких сот!
угол посохом трясет,
ночь несет еловый образ,
я зажгу свечу, раздобрюсь.
будет смута, час неровен.
где темнеют лица бревен,
пакля хмурая свисает,
кто-то пеший тень бросает,
тени тянутся к огарку,
угол темный, угол жаркий,
опершись на старый посох,
внемлет ночи теплых досок.
пни — лесные звездочеты
завтра мне расскажут что-то:
как качнулось коромысло,
расплескалось сколько звезд,
нет ли в том лесного смысла,
нет ли в этом хвойных верст.
может, посоху в дорогу
собираться понемногу?
поживи в моей избушке!
ты увидишь на опушке
свадьбы лунные грибные —
до утра звенят иные.
я в еловых сапогах
сам люблю плясать зимою,
пар клубится: ох! и ах!
на снегу теряю хвою,
а изба — из круглых бревен,
и сугробы с крышей вровень,
и стоит еловый запах,
как сугроб на задних лапах,
а весной в мое оконце
зазвенит рябое солнце.
дать смотринам царским место!
это солнышко — жених,
себе выберет невесту
средь сосулек голубых.
только я успел к окошку,
а уж там горит кокошник,
слезы блещут золотые,
девы юные стройны,
скачут ветры удалые
из весенней стороны.
а к свече, приветлив, смугол,
тянет руки темный угол,
медом древним и густым
пахнут соты темноты.
темень крестится, зевая.
на стене — смола живая.
бревна дышат, печь белеет,
в тихих сотах мед густеет,
угол внемлет лунным доскам,
а свеча с клюкой из воска
побрела углу навстречу,
где теплеет сумрак печи,
мы сейчас постелем сами
под еловыми часами.
время — кислые иголки,
за горою плачут волки,
и храпит лесная рать.
дай-как, я свечу задую...
ты чего, сынок, задумал?
иль не будешь ночевать?
ОКНОбредет окно ночное,
бредет сквозь топи звезд,
склоняясь над водою,
звеня о стебли верст.
в окне свет тусклый болен,
свеча бледна сквозь сон.
с бродячих колоколен
летит усталый звон.
в стекле дрожат соборы,
туман грозит перстом,
темно закрыв собою
златой порыв крестов.
бредет окно далеко
с погасшею свечой.
отлит чугунный локон
и детское плечо
ЧАСЫтемень старела, лилась.
боя старинного власть —
тени пытать на стене,
взмахом устать и стереть
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ДОЖДЬтеченье улиц деревянных
скорлупы утренних зонтов
несет вдоль стен, где в окнах вянут
невесты, но поют зато.
город туманный и холмистый,
как взгляд индейского вождя,
сам на себя пошел на приступ,
приставив лестницы дождя.
летит пожарная команда
дождь потушить, блестя водой.
под кровлей рухнувшей тумана
лежит раздавленно-младой
ОСЕННЕЕ УТРОто был бы окон и ветвей
увядший звон, дрожащий выход
и свет вечерних сыновей,
ушедших огненно и тихо.
в стеклянной памяти окна —
дождей размытыми гербами,
когда летит к ветрам одна,
стать далью с скорбными губами
НАЧАЛО ВЕСНЫзрачок облокотись
о лестницу лучей
где небом чиркая о крышу
усатый бомбардир
за облаком плечей
кирпичный гнев стены
повиснул и не слышен
и сидя помирала
зима увечных ног
и грохот с крыши изнемог
напомнит око
тяжелой кладкою могил —
сквозь щеку щебет водостока
железной лестницей молил
* * *вода встречает звук безглавый и рез
ко наглухо молчит.
ей отвечает дождь углами, свой отра
жая жесткий вид.
а там другие дни сменясь другими дня
ми летят по воздуху как кровли с го
лубями.
и молний вынутых отъявленный ответ
листве разрубленной заканчивает
нет.
ей странно быть! еще глаза об утре,