Стихотворения
Правда, одна только правда
Вам, кто не пил горечь тех лет,
Наверное, понять невозможно:
Как же – стихи, а бумаги нет?
А если её не положено?
Кто-то клочок раздобыл, принёс,
И сразу в бараке волненье:
То ли стукач пишет донос,
То ли дурак – прошенье.
Ночь – моё время. Стукнет отбой.
Стихли все понемногу.
Встану. Ботинки сорок второй,
Оба на левую ногу.
Встречу в ночной темноте надзор.
«Куда?» – «Начальник, в уборную!»
И бормочу, озираясь, как вор,
Строчки ищу стихотворные.
Что за поэт без пера, без чернил,
Конь без узды и стремени?
Я не хочу ни хулить, ни чернить,
Я – лишь свидетель времени.
Руку на сердце своё положив,
Под куполом неба, он чист и приволен,
Клянусь, что не будет в стихах моих лжи,
А правда. Одна только правда. И ничего
более.
Отсюда не возвращаются
Когда переступишь
этот порог
И глазом
в рёшетку ударишь,
Забудь то слово,
что знал и берёг,
Обжитое слово –
товарищ,
Ведь тот, кто стал
жизни твоей господин,
Скрепив твоё дело
скрепкой,
Тебе не товарищ:
он – гражданин.
Я это запомнила
крепко.
– Руки назад! –
О, здесь знают толк
Во всех статьях
униженья!
Ведут. Сами пальцами
щёлк да щёлк:
Кто встретится –
предупрежденье.
И вдруг мне в затылок
рукою – пли!
Лицо моё
к стенке прижато:
Чтоб я не увидела,
как повели
Такого же невиноватого.
Весь в заграничном.
К свету спиной.
Мастер ночного допроса.
Здесь душно,
как в камере под землёй,
Где воздух
качают насосом.
Если задуматься:
кто же он?
Должно быть,
просто набойка
На тех сапогах,
что топчут закон,
Кого называют: «тройка».
Всё отобрали.
Даже шнурок
От трусов. Узлом их вяжу,
чтоб не падали.
«А вдруг вы...» –
нацелен глаз, как курок.
И голос вороны над падалью.
«За что? Я не враг!
Где правда, где суд?!» –
«Где суд? – Гражданин усмехается:
– Советую вам
зарубить на носу –
Отсюда не возвращаются!»
Гадалка
Где побывала, там и слыхала:
Старушка с подружкой на картах гадала,
Когда тот, чьё имя страшно назвать...
Старушка гадала. Подружка вздыхала,
Ватрушку жевала, чаёк попивала,
Но, как рассвело, она побежала,
Чтоб там, где положено, рассказать.
Всё честно сказала. И адрес назвала.
И карта упала. Гадалка пропала.
Больше гадалке уже не гадать.
Шпионки
Конвойного за дверью силуэт.
Я в камере. Ко мне гурьбой девчонки.
Знакомиться. Что им сказать в ответ?
Их щебет, всё ещё по-детски звонкий,
Приглушен, словно ветра шум в листве.
«Кто я? – Обыкновенный человек».
Тяжёлый вздох: «А мы – шпионки!»
Решётка
Часы и дни, пространство и движенье –
Всё отнято, булыжником на дно.
Но зреет в глубине души освобожденье,
Которого на воле не было дано.
Нет! Воскресенья мёртвых я не чаю,
Возможно, мне придётся здесь истлеть.
Но за решёткой я не отвечаю
За то, что происходит на земле.
Солнце на стебельке
Быть или не быть? В тюрьме по-другому, Гамлет!
Жить иль не жить? Это «тройка» решит за тебя.
Выводят меня на прогулку. Воздух!
Я пью его, но не прибавляется сил.
Меня стерегут глухие, безглазые стены,
И только тень на дне колодца-двора.
Но стоп! Я вижу весеннее чудо –
У ног моих живое жёлтое солнце.
Мохнатое, крохотное солнце на стебельке.
Можно его осторожно потрогать: мягко!
Можно, нагнувшись, его понюхать: пахнет!
Упрямый росток раздвинул щёлку в асфальте,
Расцвёл одуванчик в тюремной пустыне двора,
Солдатик глядит на часы: время.
И снова уводит меня в камеру: служба.
Но я уже не такая, какая раньше была.
Пусть голос друзей сюда не доходит,
Пусть стены по-прежнему глухи и немы,
Но в памяти светится одуванчик,
Живое, мохнатое солнце на стебельке.
Уж если росток мог одолеть камень,
То неужели правда слабее ростка?!
Хотелось бы полюбоваться,
Как тройка скачет большаком,
Но двое третьего боятся
И разговоры шёпотком.
Те ж, кто в санях и на запятках
Кричат, как встарь: «Пади, пади!»
Не то вожжой ожгут лопатки
Или оглоблей по груди,
Уже кого-то смяли сани...
Он страшно вскрикнул и затих.
Что шевелишь, ямщик, усами?
Не много ль задавил своих?