1915, Венден
Лепта. М., 1995, № 26.
Стихи о страшной глубине
Когда в предвечную гавань
Войдёт усталый матрос,
Товарищи шьют ему саван
Из грубых холщёвых полос,
Потом к холодным подошвам,
Привязав рассчитанный груз,
Они говорят о прошлом
И о нём, разрешённом от уз.
И сразу замолкнут и вздрогнут,
Когда всплеснётся вода,
И труп, безжизненно согнут,
Уйдёт в волну навсегда,
К подводной неузнанной цели
Плывёт лишённый земли,
И тех что задумчиво пели,
Уже не видно вдали.
Со дна беззвучной стеною
Восходит страшный покой.
И близко чёрной струною
Повис над мешком мокой[6].
И вот уже саван разорван,
И ткань бесследно пуста,
Лишь кверху чёрная ворвань
Пошла от рыбьего рта.
И в мягком изверженном иле
Лежат у вечных границ
Глаза, что при жизни следили
Быстроту пролетающих птиц.
1916, Рига
Лепта. М., 1995, № 26.
Как и все дни
И в третий полуденный час
Гвоздями пробитое тело
Повисло в нагорной пыли.
В полях гиацинты цвели
Задумчиво горлинка пела.
В шестой пламенеющий час
По старой Сахемской дороге
Влачились со скрипом возы,
И прелесть далёкой грозы
Овеяла наши пороги.
В девятый же пепельный час,
Косматые тучи, как шали,
Кружились над римской тюрьмой,
И женщины детям кричали,
Чтоб они возвращались домой.
1916, Рига
Лепта. М., 1995, № 26.
На заре
От револьвера, направленного в голову,
Не закроешься связанными руками,
Когда чёрные ужаснулись зрачки, —
Латыш делает своё дело.
Вот упал — умираешь.
Пальцы трогают невидимую клавиатуру.
Из виска на серый асфальт
Накапало с блюдечко крови.
Воробьи кричат —
Чирик, чирик, четверть четвёртого.
На заре, чугунно журча,
Пробежал безлюдный трамвай.
1919, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Ожидание
Жду.
Тысячи часов,
Сотни дней,
Месяцы.
Выпуклым мёртвым взором
Гляну на Москву,
Ещё не знаю,
Что я каменею над ними
И что глаза у меня такие,
Каких не было раньше.
Довольно!
В переулке
Ржаною душой
Отдыхает извозчик:
«Время лошадь поить»…
Постным маслом икает
в апрель.
Вот тебе и апрель!
Медленно,
Снизу
Навожу упорный зрачок, —
И с козел, как в прорубь,
Ныряет извозчик,
Лошадёнка села
На задние ноги
И валится набок.
Довольно ждать!
Подходят
Быстро и медленно
Красноармейцы, торговка,
Папиросный мальчишка,
священник,
Перекликаются пульсами,
Не знают,
Что поперёк переулка
Протянут мой взгляд…
Другие бегут…
Вырастает тяжёлая
Горка
Мертвецов с изумлёнными
лицами…
Если нет Тебя —
И город не нужен.
Посмотрел на брендмаур —
Пробежка.
Дальше… хрустнула первая церковь.
И сразу
Колоколами и куполом
Звякает оземь.
Новый дом на Цветном
Роняет балконы.
Сухарева башня,
Стойко качнувшись,
Нагнулась,
Словно ищет чего-то на площади,
Монастыри и соборы,
Охая,
Кладут земные поклоны…
Рушится каменный карточный город.
Стало тихо…
И видны леса вдалеке.
Медленно, поднятым взглядом
Испепеляю леса.
Нет тебя — не должно быть природы,
Горизонты пошли чернозёмной
грохочущей дрожью.
Исчезая, вскипает земля.
Всходит вечер последний
С серебряной милостью звёзд,
С васильковым стоянием далей,
Но не видит вечер земли.
И только два взгляда моих,
Два тяжёлых невидящих взгляда
Настигают вслепую
В чёрном эфире
Мёртвые звёзды.