Высох цветок душистый,
стебель его обломан,
Нет и не будет больше
тонкого аромата.
Мне от печальных мыслей
вовеки не излечиться,
Знаю: меча сильнее
злой клеветы обида.
Лучше уж мертвым телом
плыть по волнам холодным,
Чем испытать при жизни
горечи безысходность.
Сироты вечно стонут
и проливают слезы,
Изгнанный сын уходит
и не вернется к дому.
Те, кто скорбят в печали
и лишены опоры, -
Будут всегда стремиться
следовать за Пэн Сянем.
Я на скалу подымаюсь,
вдаль устремляю взоры,
Извилистая дорога
скрывается где-то в скалах.
В угрюмой стою пустыне,
безмолвием окруженный,
Хочу ни о чем не думать,
но думаю поневоле.
Печаль меня охватила,
нет радости и в помине,
Живу - и от лютой скорби
не в силах освободиться.
Дух мой зажат в оковы -
не вырвется он на волю,
Связано мое сердце -
никто его не развяжет.
Мир, окутанный мглою,
кажется бесконечным,
В густой пелене скрываясь -
он цвета лишен и формы.
Если заглушены звуки,
разве ты их услышишь?
Жизнь, убитая скорбью,
может ли продолжаться?
Дальнюю даль вовеки
нам не дано измерить,
Как не дано связать нам
расплывчатые туманы.
Скорбь, угнетая душу,
становится постоянной,
И, только воспрянув духом,
можно ее рассеять.
Мне хочется прыгнуть в волны,
прыгнуть и плыть по ветру
И посетить жилище,
оставленное Пэн Сянем.
Стою у самого края
скалы, за которой пропасть,
А кажется мне: сижу я
на радуге семицветной.
Гляжу, охватить желая
великий покой простора,
Легким прикосновеньем
глажу синее небо.
Вдыхаю росы прозрачной
сладкие испаренья,
Медленными глотками
пью серебристый иней.
Я отдыхаю в скалах,
где феникс гнездо построил,
И, вздрагивая внезапно,
кричу я и просыпаюсь.
Стою на хребте Куэньлуня,
гляжу на туман плывущий,
Стою на хребте Миньшаня,
смотрю на Цинцзян * далекий.
Клубятся туманы и тучи,
гром изрыгая грозный,
Слышу, как подо мною
бурные плещут волны.
Сеть голубого неба
протянута в бесконечность,
Нет у нее опоры,
нет у нее предела.
Нет у нее границы,
сверху нету и снизу.
Вихрь меня вдаль уносит -
где же остановлюсь я?
Взмахивая крылами,
парю в голубом просторе,
Вздымаюсь и опускаюсь,
вправо лечу и влево.
Я двигаюсь непрерывно,
лечу я непроизвольно,
Следуя колебаньям
таинственных сил природы.
Вижу, на юге пляшут
огненных туч волокна,
Вижу, как на востоке
дымка зари струится...
Вижу, на севере дальнем
иней и снег сверкают,
Слышу, на западе плещут
волны озер пустынных.
Бью скакуна наотмашь
плетью из ярких молний,
Так что мой конь могучий
мчится быстрее ветра!
Я устремляюсь в горы,
где жил Цзе Чжи-туй * опальный,
Туда, где в лесах дремучих
след свой Бо И * оставил.
В душу мою глубоко
врезаны впечатленья,
Хочет душа покоя,
но нет его и не будет.
Мне грустно, что предки были
грубыми и простыми,
Мне больно, что их потомки
мелко себялюбивы.
Хотел бы уплыть я в море
по Хуайхэ широкой,
Хотел бы я в этом мире
последовать за Цзы-сюем *.
Гляжу, как река струится,
вся в островках зеленых.
Скорблю о Шэнь Бао-сюе *,
который исчез бесследно.
Ведь если давать советы,
а князь их не хочет слушать,
Какую пользу приносит
высокое положенье?
Сердце мое от боли
не в силах освободиться,
Думы тревожат разум,
и нет им конца и краю.
Примечания
ДЕВЯТЬ НАПЕВОВ
"Девять напевов" - цикл из одиннадцати стихотворений, представляющих собой обрядовые песни, исполнявшиеся при жертвоприношениях различным духам в царстве Чу.
Владыке востока Тай-и
Тай-и - название звезды и соответственно имя небесного духа. Ему поклонялись на востоке царства Чу, считая его властелином Востока (Дун-хуан). Стихотворение представляет собой песню, исполнявшуюся при жертвоприношениях владыке Востока Тай-и. В ней описывается порядок жертвоприношений, жертвенный храм, воспевается чистота аромата жертвенных курений, великолепие музыки.
...придавленной яшмовым гнетом - циновка расстилалась перед седалищем богов, и для того, чтобы она не свертывалась, ее по краям придавливали специальным гнетом, сделанным из яшмы.