Выбрать главу

Но собственно реалистическая пластика — ощутимая, зримая, весомая конкретность стиха, проявляющаяся и в лирических сюжетах, и в более детальной нюансировке изображения, с заменой «панорамы» «крупным планом» — оказалась в основе центральной и главной поэтической книги Галактиона Табидзе середины тридцатых годов — «По дорогам Европы». Сама реальность, которая вторглась в эту книгу, была, увы, вполне устоявшейся, даже застоявшейся, и она была необратимо устремлена к своему мрачному закату. В одном из лирических посланий 1928 года поэт уже предупреждал адресата: «Не всё же в мире так, Как хочется, чтоб было! Каких еще утрат Открыты будут силы?» («Когда по вечерам…»).

Галактион Табидзе пристально следит за грозными симптомами обострения международной обстановки. Мастера культуры начинают сплачиваться в ряды антифашистского движения. В 1935 году в Париже созывается всемирный конгресс в защиту культуры от фашистского варварства. Среди советских делегатов конгресса — рядом с Фадеевым, Тихоновым, Эренбургом, Бабелем, Пастернаком и другими — был и Галактион Табидзе. Он выступил на конгрессе с яркой речью, с жадным интересом знакомился с делегатами. Но не менее пристально всматривался он в жизнь вокруг конгресса. Париж, Франция, а по дороге во Францию и на обратном пути — Польша, Германия, Берлин. Рядом — Испания, Италия. И всюду подземные толчки, всюду свидетельства грядущих потрясений.

Парижские впечатления еще долго будут сказываться и отражаться в поэзии Галактиона Табидзе — вплоть до того дня, когда сбудутся «предчувствия кровавой борьбы». Но, как всегда, и в это предвоенное пятилетие поэзия Галактиона Табидзе не была однозначна и однопланова, как, впрочем, и сама жизнь. Можно лишь удивляться чуткости и мудрости поэта, его абсолютному музыкальному слуху в восприятии и выражении больших и малых, радостных и трагических событий и фактов этого времени — как в мире, так и дома, его умению, его таланту охватить и постичь противоречия времени. Лира Галактиона всегда и всюду оказывалась в центре событий, она раскалывалась, когда мир был расколот, и становилась воплощением гармонии, когда гармония торжествовала. Но всегда и всюду, по глубочайшему убеждению поэта,

Смерть не смогла бы С лирикой справиться. Тверди и хляби — В честь ее — здравицей!
(«Смерть не смогла бы…»)

Но и у лирики были враги. Это все те же, которых Маяковский описал в поэме «Про это», когда он, вслед за Лермонтовым, пытался где-то на «льдистом Машуке» скрыться от всех, кто с ним спешил «рассчитаться»:

Плюют на ладони.                          Ладонями сочными, руками,            ветром,                       нещадно,                                    без счета в мочалку щеку истрепали пощечинами. …И так я калека в любовном боленьи. Для ваших оставьте помоев ушат. Я вам не мешаю.                         К чему оскорбленья! Я только стих,                      я только душа. А снизу:             — Нет!                      Ты враг наш столетний. Один уж такой попался —                                      гусар! Понюхай порох,                        свинец пистолетный. Рубаху враспашку!                            Не празднуй труса́!

Но Галактион Табидзе (записавший в одном из дневников: «Тайна одиночества. Маяковский остался совсем один, слишком один»)[20] пытается перейти в контратаку. И вот среди «да» и «нет», которые поэт говорит миру, с особой силой звучит нота неприятия и отрицания ханжеских, дилетантских попыток со стороны около-и внелитературных сил «опекать» великое искусство поэзии, нарушать его «тайную свободу» («Пушкин»), заронить сомнение в его гражданской полноценности. В одном из стихотворений 1933 года Галактион Табидзе бросает в лицо клеветникам гневные строки:

вернуться

20

Приведено в статье Г. Тварадзе, Легенда жизни Галактиона. — Цискари, 1972, № 3, с. 151 (на груз. яз.).