1. Главная
  2. Книги
  3. Табидзе Галактион
  4. Стихотворения
  5. Страница 27
Выбрать главу
1912

23. Я эти цветы сберегу. Перевод О. Ивинской

О, не думай, что я схоронил Все мечтанья эпохи заветной. В сердце тьма нерастраченных сил, Но снаружи ничто незаметно. И цветы сберегу я, пока Просветленья заря не настала, Чтоб жестокости черной рука Их в своем вероломстве не смяла. Пусть надежда нам силу дает, Что не в снах, не в мечтах существует Несказанный тот край и оплот, Где душа не скорбит, не тоскует. То, что было, быльем поросло, Но желаниям нету предела. Много доброго в ней. Даже зло Разложеньем ее не задело.
1912

24. «Порою в грохоте и лязге…» Перевод Г. Цагарели

Порою в грохоте и лязге        На улице, противной мне, Песнь соловья повеет лаской        В неповторимо-нежном сне.
И в клубах вечной душной пыли,        В постылой суете дорог Мелькнет крылом белее лилий        Воздушный легкий мотылек.
Ты для меня надеждой стала,        Пославшей луч издалека, О сладость песни небывалой,        О трепетанье мотылька!
1912

25. «Ночь возникающий день повстречала…» Перевод Б. Резникова

Ночь возникающий день повстречала И на востоке его целовала.
День молодой заалел от стыда, Тьму он с тех пор избегает всегда.
Точно вот так на щеке твоей белой Родинка от поцелуя горела.
Еле заметна была и мала, Вспыхнув, погаснуть сейчас же могла;
Но поцелуем вторым ее тронь — И обожжет уже губы огонь
И разгорится… Так пламя Авроры Вдруг озаряет высокие горы.
Тщетно вершины их будут потом Память лелеять о счастье былом…
Ночь возникающий день повстречала И на востоке его целовала.
1912

26. Могильщик. Перевод В. Шаламова

Твое нам известно сужденье, Суровый могильщик-старик, Что в памяти даже и тени Умерших никто не хранит. Взгляни на могущество мая, Как травы цветут на лугу, Как ветви деревья вздымают, Все в белых цветах, как в снегу, И солнце своими лучами, Своей теплотой без границ Луга вышивает цветами Не хуже любых мастериц.
Взгляни же: у свежей могилы Рыдает всё утро вдова. И всё ей на свете не мило, Пусты утешенья слова. И стон, раздирающий душу, И горький доносится крик. Ты жалобы эти послушай, Суровый могильщик-старик:
«Пусть лучше растаю туманом, Исчезну, как призрак в ночи, Но сердца глубокие раны Ничем не смогу залечить. Пусть жизнь проживу одиноко, Твой образ любя и храня,— Укрывшийся в сердце глубоко, Он будет сиять для меня!»
Так верно ль могильщика мненье, Что мертвый живыми забыт, Что в памяти даже и тени Умерших никто не хранит? Взгляни: приближается кто-то, Повеяло новой бедой — В кладбищенские ворота Вошел человек молодой. Любимую нынче хоронит, От гроба не отойдет, Над свежей могилою стонет, Подругу из гроба зовет:
«Пусть лучше растаю туманом, Исчезну, как призрак в ночи, Но сердца глубокие раны Ничем не смогу залечить. Пусть жизнь проживу одиноко, Твой образ любя и храня,— Укрывшийся в сердце глубоко, Он будет сиять для меня!»
Так верно ль могильщика мненье, Что мертвый живыми забыт, Что в памяти даже и тени Умерших никто не хранит? Та женщина снова к могиле Явилась с охапкою роз И бросилась наземь в бессилье — Она ослабела от слез. И вот неувядшие розы Лежат у подножья креста… Ее выразительна поза, И скорбна ее красота. Глазницы ее от страданья, Как сажею, зачернены, Любимые воспоминанья Тоскою воскрешены. Бедняжка так тяжко страдает, И раньше рассыпанных роз Она, как цветок, увядает, Рыдает и плачет без слез.
~ 27 ~