Выбрать главу
Вокруг стоят прислужники Черчета[7]. И кровь щекочет обонянье им! Они не верят, что их песня спета, Что не они, а мы их обвиним!
Пусть палачи с кровавыми глазами Сейчас свои заносят топоры, Мы знаем: правда все равно за нами, Враги лютуют только до поры. Придет, придет день торжества    свободы, Меч правосудия покарает их. Жестоким будет приговор народа, В него войдет и мой последний стих.

1943

Любимой

Быть может, годы будут без письма, Без вести обо мне. Мои следы затянутся землей, Мои дороги зарастут травой.
Быть может, в сны твои, печальный,    я приду, В одежде черной вдруг войду. И смоет времени бесстрастный вал Прощальный миг, когда тебя я целовал.
Так бремя ожиданья велико, Так изнурит тебя оно, Так убедит тебя, что «нет его», Как будто это было суждено.
Уйдет твоя любовь.    А у меня, Быть может, нету ничего сильней. Придется мне в один, нежданный день Уйти совсем из памяти твоей.
И лишь тогда, вот в этот самый миг, Когда придется от тебя уйти, Быть может, смерть тогда и победит, Лишит меня обратного пути.
Я был силен, покуда ты ждала — Смерть не брала меня в бою: Твоей любви волшебный талисман Хранил в походах голову мою.
И падал я. Но клятвы: «Поборю!» Ничем не запятнал я на войне. Ведь если б я пришел, не победив, «Спасибо» ты бы не сказала мне.
Солдатский путь извилист и далек, Но ты надейся и люби меня, И я приду: твоя любовь — залог Спасенья от воды и от огня.

Сентябрь 1943

Могила цветка

Оторвался от стебля цветок И упал, и на крыльях метели Прилетели в назначенный срок, — На равнину снега прилетели.
Белым саваном стали снега. И не грядка теперь, а могила. И береза, стройна и строга, Как надгробье, цветок осенила.
Вдоль ограды бушует метель, Леденя и губя все живое. Широка снеговая постель, Спит цветок в непробудном покое.
Но весной на могилу цветка Благодатные ливни прольются, И зажгутся зарей облака, И цветы молодые проснутся.
Как увядший цветок, в забытьи Я под снежной засну пеленою, Но последние песни мои Расцветут в вашем сердце весною.

Сентябрь 1943

Милая

Милая в нарядном платье, Забежав ко мне домой, Так сказала:      — Погулять я Вечерком непрочь с тобой!
Медленно спускался вечер, Но как только тьма легла, К речке, к месту нашей встречи Я помчался вдоль села.
Говорит моя смуглянка: — Сколько я тебя учу!.. Приноси с собой тальянку, Слушать музыку хочу!
Я на лоб надвинул шапку, Повернулся — и бежать, Я тальянку сгреб в охапку И к реке пришел опять.
Милая недобрым глазом Посмотрела:    мол, хорош. Почему сапог не смазал, Зная, что ко мне идешь?
Был упрек мне брошен веский; Снова я пошел домой, Сапоги натер до блеска Черной ваксой городской.
Милая опять бранится: — Что ж ты, человек чудной, Не сообразил побриться Перед встречею со мной?
Я, уже теряя силы, Побежал, нагрел воды И посредством бритвы с мылом Сбрил остатки бороды.
Но бритье мне вышло боком, Был наказан я вдвойне, — Ты никак порезал щеку, — Милая сказала мне. —
Не судьба, гулять не будем, Разойдемся мы с тобой, Чтобы не сказали люди, Что деремся мы с тобой!
вернуться

7

В рукописи это слово подчеркнуто и на краю тетради арабским шрифтом написано «актсишаф», что читается справа налево как «фашисткá», т. е. «фашист».