За ними не тянутся больше бокалы
С воздухом. На мраморе ветхом гниющие.
Верткие. Мертвые. Злые.
Чужие.
УТРО
Грохнуло банкой. Во тьме, на рассвете
Раздался
Заупокойный клич воробья.
Гордо промчался кабан
Урча «Песнь Песней»
Старой, с кем попало трахающейся свинье.
Упало разбитое дерево в сером камзоле,
Завыло седое контральто окраин,
Заухало жирное море У-Блю.
Троллейбус отбросил остатки стыда
И стал просто блюзом.
Стена.
ВЕРЛИБР БЕЗ НАЧАЛА
Хотелось, ужасно хотелось
Позавтракать мылом, а после
Отведать самую малость моркови,
А потом, в окружении разнообразных зверей,
Закатиться к друзьям, в бактериальный ларек,
Что стоит на углу
Между тем и другим.
А потом, запрокинув кадык к восходящей Венере,
Щедро втягивать в глотку
Эмбрионы чумы.
Далее, пить без антракта, настойку холеры,
Заедая ее драже «бруцеллез» и еще чем-нибудь,
Неприхотливо съедобным:
Жизнь, жизнь! Что ж стоишь ты в унылой,
Безропотной позе и тоскливо смотришь вокруг?
Лучше уж съешь первоклассной
Сибирской язвы!
Из Канады ее привезли
На пароме «Абдоминайзер и К»;
Производят гвинейцы продукт деловито,
Домовито стучат молотками в лобные кости
Друг другу,
Все они в тапочках, вытканных серой фланелью,
В зимних костюмах трико,
В бармадонских рубашках,
В пальто из куриных ног, в свитерах из огня,
В дырявых зеленых перчатках:
Они в стены вбивают сваи, а потом
Вешают фотопортреты первопроходцев пустыни,
Говорят, что они – эти первопроходцы,
Были все, как один и убоги, и бессмысленны
В меру и во что-то там как бы одеты:
Канадцы, малайцы, китайцы – все хороши,
Все привозят из дома бациллы,
Но сами читают чужие и ветхие книги,
Кричат по ночам неприлично
И славят
Покойного сэра Ауронимо.
ВОЗЛЕ ДЕРЕВА ПРЕОБРАЖЕННОГО
Возле дерева преображенного
Сидит королевская крыса
Она листает газету
Которая вроде бы как
Еще и не издавалась.
По меньшей мере, вчера.
Хотя кто объяснит мне разницу
Между вчера и сегодня,
Между сном и явью полночной,
Между ангелом и Мефистофелем,
Ползущим по узенькой кромке
Девственно старой реки
Уползающей в ритме коды
В слюнявую пасть океана
Бормочущего по привычке
Зонги про вольную птицу
Коготь жизни скребет небеса
Но в ответ – ни единого звука.
Только крыса сопит под газетой
Возле дерева преображенного
Измельченного челюстями
Безразличного к дереву времени.
ЕГО ЗВАЛИ НЕ КА
Его звали Не Ка
Он был образо
Ван в сущности как бы
Немного убого. Но
Бога Воды не гневил
У порога
Горящего замка
На склоне трубы
Где скачут грибы
И танцует дорога
Его звали Не Ка
Он видел морти
Ру медленно пьющую
Черное море. The птицы
Сражались за хлеб
В коридоре
Чета перуанцев
Сожгла пол избы
Их игры грубы.
Как базар на Босфоре.
НЕОФОРМАТНЫЙ ДЖАЗ
Это случилось в семь или в шесть часов пополудни
Пять стратакастеров дружно на коду пошли
Только старинный хай-хед погрузился в свинговую долю
Так начинался в городе Солнца неоформатный джаз
Над горизонтом Любви клубятся лиловые тучи
В паузах между синкопами полускворец верещит
Лебедь купается в пиве, торопится тигр в аптеку
Меланхоличный бобер торгует зеленой икрой
Музыка непостижимо сливается с утренним флером
Статуи медные падают с грохотом в губы озер
Горизонтальные птицы мечтают проснуться в Торонто
Где еще в прошлом столетьи они себе свили гнездо
Что-то случается снова. В потухших углах Кандалакши
Между кесонным забоем и радужной сферой мечты
Пляшут субтильная прачка в тяжелых ботинках
И кривоносый ковбой, одетый в японский сюртук
Поезд уходит в ночь. Совершенно ему неизвестен
Маршрут достижения цели, поэтому он не спешит
Лязгать по рельсам трубой и помахивать тростью,