Здесь жизни ход — натруженный, иной
(И, может статься, чересчур земной),
Чем там, где люди сеют в мире слово,
А пожинают — впрочем, что кому.
Те два посева сравнивать не ново
И не всегда разумно — потому
Давай с тобой доверимся на свете
В стихии — чувству, в остальном — уму,
И даже если все смешает ветер,
Как этой жизни, отдаюсь ему.
Дивьи монахи
Ночью с Дона — страхи
Клонят свечку веры.
С Киева монахи
Роют там пещеры.
Как монах заходит
С черной бородою,
А другой выходит
С белой головою.
Каково, монаше,
Житие-то ваше?
Белая — от мела
Или поседела
Твоя голова?
Солнце тяжко село,
Свечка догорела,
На губах монашьих
Запеклись навеки
Кровь или слова?..
Руки их в бессилье
Непокорны стали;
На груди скрестили —
Разошлись, упали
Дланями на глыбу,
Что весь день тесали.
«Белый храм…»
Белый храм Двенадцати апостолов,
Вьюга — по крестам,
А внизу скользят ладони по столу —
Медь считают там.
Вот рука моя с незвонкой лептою,
Сердце, оглядись:
В этом храме — не великолепие
Освещенных риз.
Что за кровь в иконописце-пращуре,
Что за кровь текла,
Говорят глаза — глаза, сквозящие
Из того угла.
Суждено нам суетное творчество,
Но приходит час —
Что-то вдруг под чьим-то взглядом скорчится,
Выгорая в нас.
Но мечта живая не поругана,
Хоть и был пожар,
И зовет, чтоб я ночною вьюгою
Подышал.
«Налево — сосны над водой…»
Налево — сосны над водой,
Направо — белый
и в безлунности —
Высокий берег меловой,
Нахмурясь, накрепко
задумался.
Еще не высветлен зенит,
Но облака уже разорваны.
Что мне шумит?
Что мне звенит
Далече рано перед зорями?
Трехтонка с флягами прошла,
И алюминиево-голые,
Так плотно трутся их тела
Как бы со срезанными
головами.
Гремит разболтанный прицеп,
Рога кидая на две стороны.
Моторный гул уходит в степь
Далече рано перед зорями.
Теки, река, и берег гладь,
Пусть берег волны гранью
трогает.
Иные воды, да не вспять,
А все — сужденной им дорогою.
И сколько здесь костей хранит
Земля, что накрест переорана!..
Звезда железная звенит
Далече рано перед зорями.
«Аэропорт перенесли…»
Аэропорт перенесли,
И словно изменился климат:
Опять здесь морось, а вдали
Восходят с солнцем корабли.
Я жил, как на краю земли,
И вдруг — так грубо отодвинут.
Где стройность гула? Где огни?
Руками раздвигаю вечер.
Лишь звуки острые одни
Всей человеческой возни,
Шипам терновника сродни,
Пронзают — ссоры, вздохи, речи.
Рванешься — и не улетишь, —
Таких чудес мы не свершили.
Но вот конец. Безмолвье крыш,
И точат полночь червь и мышь,
И яблоком раздора в тишь
Летит антоновка с вершины.
Стою, как на краю земли,
Удар — по темени, по крыше!
Сопи, недоброе, дремли!
К луне выходят корабли,
Как хорошо, что там, вдали,
А то б я ничего не слышал.