3
То в профиль, то лицом — при спуске —
Там, надо мной, горит душа,
На вечность плюнувши по-русски,
Живой минутой дорожа.
А здесь, по русскому присловью:
«Один работай, семь дивись», —
По-русски ртами диво ловят
И головой — то вверх, то вниз.
Железный жест под грузом точен,
Без груза — радостно-широк:
Талант наукой не источен,
Науке дар свободный — впрок.
Жаль, с ним — с безвестным — я расстанусь.
Да что ему? В пылу труда
Хранит в нас душу безымянность
Надежней славы иногда…
Дом беды
— Я прокляла тебя. Тройным проклятьем.
За что — пусть знаем только мы вдвоем.
— Благодарю. Порой мы большим платим,
Когда прощают, чтоб проклясть — потом.
Какая тьма! Лишь выйди на крыльцо,
В уме сотрется даже цифра часа,
Обложит полночь густотертой массой,
И в ней мое оттиснется лицо.
И ощупью ступая, как по краю,
Теперь-то мне и хочется сказать,
Когда я ничего уже не знаю,
Когда я проклят иль прощен опять,
Когда добру не в силах доверять
И злу чужому в чистую тетрадь
Не дал пути. А в душу? Печка, грей
Не одного меня, а всех, кто в Доме:
Чего порой не сыщешь у людей,
Найдешь в дровах, иль угле, иль соломе!
И прояснится ум в тебе тогда,
И счет пойдет, но не такой, как прежде:
Что величалось именем Беда,
Ты сбросишь, словно стылые одежды,
И вот в одной рубашке, не кляня,
Благодаря — без слова — за проклятье,
Как от успеха — руки у огня
Ты потираешь — ты готов к расплате!
И станешь думать: странен человек —
Всю жизнь себя передает другому
Через предметы: вот он, мой ночлег,
Где три хозяйки вверенному Дому
Придали вновь гостеприимный вид,
И в книге, что подсунута на случай,
Мое перо не жалобно скрипит,
А свищет — благодарно и певуче.
Хозяйки русской добрые черты
Распознаешь в бесхитростных предметах:
Там — знак ее хлопот и чистоты —
Две простыни, как два квадратных света,
А печка, довершая весь уют,
Теплом и гулом каменного чрева
Пробудит что-то древнее в тебе:
Быть может, тягу к Очагу и Дому,
Что столько лет в кочующей судьбе,
Как к своему, ведет меня к любому!
И час такой настроил бы меня
На этот лад надолго — хоть до утра:
Здесь лица барельефны от огня,
И мысль приходит первобытно-мудрой.
И все, что называем суетой;
Которая дана взамен событий,
Уже пережитая — на отстой
В тебе пойдет, чтоб завтра стать забытой.
Пока ж она, немирная еще,
В душе перекипает, словно пена,
Подсвеченное печкой горячо,
Лицо твое выходит постепенно…
— Зачем пришла?
Скажи, зачем со мной пришла сюда?
Мужские сны подсматривать? Подслушать,
Как их словами бредит темнота?
Как в ней неусыпленно реют души?
Как этот навзничь брошенный пилот
Из сельской авиации, как плена,
Боящийся ненастья, — солнца ждет,
Оборотись лицом ко всей Вселенной?
Ты слышишь, как он вскрикнул и затих,
Как будто понял — звуки слишком грубы.
И где-то имя, трудное, как стих,
Вылепливают судорожно губы.
И та, кому принадлежит оно,
Не знает, что коротенькое имя
Примерено и накрепко дано
Всей жизни, на двоих уж неделимой.
И мне — какое дело в этот час
До наших бед — они добра приметы,
Когда взаимно мы в самих же нас —
Переданные не через предметы.
Последняя встреча
Как будто век я не был тут,
Не потому, что перемены.
Все так же ласточки поют
И метят крестиками стены.