«Среди цементной пыли душной…»
Среди цементной пыли душной,
Среди кирпичной красоты
Застигла будничную душу
Минута высшей красоты.
И было все привычно грубо:
Столб, наклонившийся вперед,
И на столбе измятый рупор —
Как яростно раскрытый рот.
Но так прозрачно, так певуче
Оттуда музыка лилась.
И мир был трепетно озвучен,
Как будто знал ее лишь власть.
И в нем не достигали выси,
Доступной музыке одной,
Все звуки, без каких немыслим
День озабоченно-земной.
Тяжка нестройная их сила,
Неодолима и густа.
А душу странно холодила
Восторженная высота.
Быть может, там твоя стихия?
Быть может, там отыщешь ты
Почувствованное впервые
Пристанище своей мечты?..
Я видел все. Я был высоко.
И мне открылись, как на дне,
В земной нестройности истоки
Всего звучащего во мне.
И землю заново открыл я,
Когда затих последний звук,
И ощутил не легкость крыльев,
А силу загрубелых рук.
«Так — отведешь туман рукою…»
Так — отведешь туман рукою
И до конца увидишь вдруг
В избытке света и покоя
Огромной дали полукруг.
Как мастер на свою картину,
Чуть отойдя, глядишь без слов
На подвесную паутину
Стальных креплений и тросов.
За ней — певучею и длинной,
За гранями сквозных домов
Могуче веет дух былинный
С речных обрывов и холмов.
Скелет моста ползущий поезд
Пронзает, загнанно дыша,
И в беспредельности освоясь,
Живая ширится душа.
И сквозь нее проходит время,
Сводя эпохи в миг один,
Как дым рабочий — с дымкой древней
Средь скромно убранных равнин.
И что бы сердце ни томило,
Она опять в тебя влилась —
Очеловеченного мира
Очеловеченная власть.
«Сосед мой спит…»
Сосед мой спит. Наморщенные грозно,
Застыли как бы в шаге сапоги.
И рукавица электрод морозный
Еще сжимает волею руки.
Еще доспехи, сброшенные с тела,
Порыв движенья жесткого хранят.
Сосед мой спит. Весь мир — большое дело,
Которым жив он, болен и богат.
Часы с браслетом на запястье дюжем
Минуты века числят наизусть,
И борода — спасение от стужи —
Густа и непокорна, словно Русь.
Грохочет дом, где хлеб и сон мы делим,
И молодая вьюга у дверей
По черному вычерчивает белым
Изгибы человеческих путей.
Они бессмертны — дай им только слиться,
Они сотрутся — лишь разъедини.
И дни простые обретают лица,
И чистый свет кладут на лица дни.
«Густая тень и свет вечерний…»
Густая тень и свет вечерний —
Как в сочетанье явь и сон.
На золотое небо чернью
Далекий город нанесен.
Он стал законченней и выше.
Не подавляя общий вид,
Движенья полный —
он недвижен,
Тревожно-шумный — он молчит.
Без мелочей — тупых и тусклых —
Он вынес в огненную высь
И строгость зодческого чувства,
И шпили — острые, как мысль.