«Шнуры дымились…»
Шнуры дымились. Мы беды не ждали.
И с жестких губ проклятье сорвалось,
Когда он встал на каменном увале —
Весенней силой вынесенный лось.
Он весь был клич — горячий и упругий.
И, принимая ветер на рога,
Он чуял в нем и брачный зов подруги,
И гневное дыхание врага.
А там — средь сосен, обреченно хмурых,
Готовая обвально прогреметь,
Ждала в набитых аммонитом шпурах —
Смерть.
Была минута — из-за глыб молчащих
Стремительно, как бедственный сигнал,
Навстречу лосю вырвался запальщик
И с гулким криком шапкой замахал.
Стояло солнце диском дымно-черным.
Опали камни. Эхо улеглось.
С обломком ветки на рогах точеных
Мелькал в просветах оглушенный лось.
Ничком лежало свернутое тело.
Открытый рот — как омертвелый крик.
На много метров шапка отлетела,
И чуть дымился стиснутый пальник.
Вы эту силу юную измерьте
В ее живой бесстрашной наготе!..
Вы говорите о нелепой смерти,
А я — о человечьей красоте.
«Торопит нас крутое время…»
Торопит нас крутое время,
И каждый час в себе несет
Отчаянные измеренья
Зовущих далей и высот.
Расчеты твердые, скупые
Таят размах мечты твоей
В разумно скованной стихии
Смертельных сил и скоростей.
Ты с ней велик: стихия эта,
Тобой рожденная, — твоя.
И кружит старая планета
Всю современность бытия.
А ты в стремительном усилье,
Как вызов, как вселенский клич,
Выносишь солнечные крылья,
Чтоб запредельное постичь.
Но в час, когда отдашь ты душу
Безумью сил и скоростей
И твой последний крик заглушит
Машина тяжестью своей,—
В смешенье масла, пыли, крови
Так жалко тают кисти рук…
И мы спешим, нахмурив брови,
Закрыть увиденное вдруг.
И той поспешностью, быть может,
Хотим сказать мы — без речей,
Что миг бессилья так ничтожен
Перед могуществом людей.
«Гляжу в ночи на то, что прожил…»
Гляжу в ночи на то, что прожил.
Была весна. И был разлив.
С годами сердце стало строже,
Себя ревниво сохранив.
И, верное своей природе,
Оно не чуждо дню весны,
Но в нем теперь не половодье,
А просветленность глубины.
«Нагрянет горе. Сгорбит плечи…»
Нагрянет горе. Сгорбит плечи.
И рядом вздрогнет лучший друг.
Но сердцу ясно: круг очерчен,
И ты один вступил в тот круг.
Угрюмо ширится молчанье,
Испугом округляя рты,
И в тишине первоначальной
Все ждут как будто: что же ты?
Когда заметят слезных пятен
Горячий глянец на лице,
Им сразу легче — ты понятен
В их сострадательном кольце.
Но нет слезы и нет излома
В крутой суровости бровей.
Каким-то странным, незнакомым
Ты станешь для родных людей.
С дождем не все на свете грозы,
И та, что без дождя, страшней.
Ты знаешь цену льющим слезы —
И цену твердости твоей.
Чугун отдастся в тяжком шаге,
Но на людей перед тобой
Повеет силой — как от флага
Со строгой черною каймой.
«Когда бы все, чего хочу я…»
Когда бы все, чего хочу я,
И мне давалось, как другим,
Тревогу темную, ночную
Не звал бы именем твоим.