Ей нужно чудо, чтоб завидно вспыхнуть.
Но это чудо в людях не открыв,
Ты выдаешь испытанною рифмой
Свой мастерски наигранный порыв.
Блюдя приличье, слушают не веря,
Зевком снижают с мнимой высоты.
И все невозвратимые потери
На сложную эпоху свалишь ты.
Не утешайся логикою гибкой.
Эпоха жарко дышит у дверей,
Как роженица — с трудною улыбкой —
Насмешкой над обидою твоей.
«Коснись ладонью грани горной…»
Коснись ладонью грани
горной —
Здесь камень гордо воплотил
Земли глубинный, непокорный
Избыток вытесненных сил.
И не ищи ты бесполезно
У гор спокойные черты:
В трагическом изломе — бездна,
Восторг неистовый — хребты.
Здесь нет случайностей нелепых:
С тобою выйдя на откос,
Увижу грандиозный слепок
Того, что в нас не улеглось.
«Я не слыхал высокой скорби труб…»
Памяти Веры Опенько
Я не слыхал высокой скорби труб,
И тот, кто весть случайно обронил,
Был хроникально холоден и скуп,
Как будто прожил век среди могил.
Но был он прав. Мы обостренней
помним
Часы утрат, когда, в пути спеша,
О свежий холмик с именем знакомым
Споткнется неожиданно душа.
Я принял весть и медленно вступил
Туда, где нет слезливых слов и лиц,
Где токи всех моих смятенных сил
В одно сознанье резкое слились.
И, может, было просветленье это,
Дошедшее ко мне сквозь много дней,
Преемственно разгаданным заветом —
Лучом последней ясности твоей.
Как эта ясность мне была близка
И глубиной и силой молодой!
Я каждый раз ее в тебе искал,
Не затемняя близостью иной.
Размашисто, неровно и незрело
Примеривал я к миру жизнь мою,
Ты знала в нем разумные пределы
И беспредельность — ту, где я стою.
А я стою средь голосов земли.
Морозный месяц красен и велик.
Ночной гудок ли высится вдали?
Или пространства обнаженный крик?..
Мне кажется, сама земля не хочет
Законов, утвердившихся на ней:
Ее томит неотвратимость ночи
В коротких судьбах всех ее детей.
«Везут мне вагонетки глину…»
Везут мне вагонетки глину,
А от меня — осенний мрак.
Когда я все их опрокину,
Достану спички и табак.
Далекая, ты в свете — рядом
И хочешь сказкой все облечь.
И при короткой встрече взглядов
Уже не требуется речь.
Но груз любви моей всегдашней…
Но детскость рук твоих и плеч…
Я отвожу огонь подальше —
Я так боюсь тебя обжечь.
А вагонеток строй суровый,
Как годы, гулок на ходу.
Приму, отправлю их — и снова
Перед тобой огонь зажгу.
Ты засмеешься надо мною:
— Твой страх — застенчивая ложь!
Я правду девичью открою:
Горящую не обожжешь…
«Черней и ниже пояс ночи…»
Черней и ниже пояс ночи.
Вершина строже и светлей.
А у подножья — шум рабочий
И оцепление огней.
Дикарский камень люди рушат,
Ведут стальные колеи,
Гора открыла людям душу
И жизни прожитой слои.
Качали тех, кто, шахту вырыв,
Впервые в глубь ее проник.
И был широко слышен в мире
Восторга вырвавшийся крик.
Но над восторженною силой,
Над всем, что славу ей несло,
Она угрюмо возносила
Свое тяжелое чело.