Выбрать главу
Будь ты проклят, птиц-заика, Nevermore есть слово знака из латыни льдинка звука, — испаряется вода. Ты, владелец птичья тельца, ты, оратор, ты, тупица, так в моем санскрите текста этот знак уже — вражда. В этом доме на соломе, в этом томе на слаломе         мифов, грифов, — веселее                 нам, висельчакам «всегда».
Есть «всегда» для нас цитатник: «Во саду ли Ганс Цыпленок, в огороде ль Кюхельгартен, в результате ль Бухенвальд?», то есть Книжный Лес, а в оном — мой Читатель, — о не                                                         овном! — с перстеньком и с омовеньем сам идет с костями бед, в лакированной перчатке бьется в тесной он печурке,         мы смеемся; — Пой по Чаше,                 бард!
Вран «всегда» сидит на бюсте, я «всегда» пишу в бумаге тыща первый и две тыщи семьдесят девятый год. Он с глазами, я с глазами. Оба смотрим в оба: гири на Часах!.. И с градусами в наших чашах го-о-лод. И «всегда» Линор из ситца яды пьет в Нью-Йорке секса,         И Священного Союза                 гимн!

Прощанье Аристофана

Привет, птицы, европ, азий, билет — в климат!
Сто раз по сто сто лет по сто, их лёт — эхо!
Как три тучи!.. На трех тронах вождей вижу:
вот мой ворон, войной — филин, восьмой — аист, —
галер циркуль, в веслах гоплит, гребец свадеб!
Своя круги во все ветры вперед, птицы!
Язык дал им, а за морем, — за мой, птичий!
За чет-нечет творил триптих а ты — что ты?
Язык в нёбе заик-нулся: не чет-вертый!
Что мне в Небе на безлюдье?.. Хотя людям
я им имя я с них слова не взял… Не дал.

На холмах Эстонии

Что же мне делать? — я люблю львов. Правда, использую, а не люблю дев. Люди пусть в люди идут. У меня в ладошке лед: любят полакомиться льдом львы, а их — два.
Вот по моим холмам, где лунный эст и́дет, невинец, бульк-бормотух, и за ним львы идут. На бульк-башке у Идущего ведро производств, — эст в опасеньях за ум: все же их два и в глазах у них икс.
Львам ли бояться меня? Человекобоязнь лишь у людей. Но и я не людоед. Я их кормлю кроликом. Кровь им нравится без всяческих предрассудков…
Шел дождь-оркестр, — капли моих литавр. Двум опасаться что: угроз нет им, — ни клетка-зоо, ни удар ружья: ходили на лапах по холмам тяжелые львы, или лежали, облизываясь, как звери-птенята без знака отчизн в моем уме.

Вечер на хуторе

Три розы в бокале, три винных в водице, машинка… на то — натюрморт!
Вот аист пинцетом хватает лягушку на блюдечке на крыльце.
Он клавишу клюнул как Муза — мизинцем! Вопрос: неужели нельзя?
— Клюй, как же! — Но аист взмахнул над холмами и красная флейта в устах.
И красные ноги зачем золотятся у аиста, как у пловца?..
Луна вся в цитатах, в кружочках — мишенью! Ну — целься! целуйся! — пейзаж…
Вдруг вздрогну:…где аист?.. Машинка-молчанка. Нет выстрела… Не поцелуй.

Листопад лягух

Кусает ухо Муза мух… Не август — листопад лягух.
На листьях, вервиях ветвей на фруктах в кольцах как Сатурн сидят лягушки без людей не квакая как век в саду. Как августовские Отцы… Но лягушатами литот как в воду в воздух как пловцы не прыгая, — вот-вот летят! Как лыжницы с прищуром лиц лилипутянки-молодня кидаются как псицы львиц в окно в горящее в меня!.. Я в зубы взял язык цитат. Им лампа — маятник для игр. И пальцами цепляются за волосы тебя, Дали.