Машинка мужества, ликуй:
на каждой клавише — лягух!
Малюсенький мечтатель-будд,
счастливец в мантии писца,
все бьется ножкой в клавиш букв,
а букв не получается.
Что лягушонок что зверек,
у нот энтузиаст-звонок?
Любимец живности пруда
не бегай к небу к потолку
не упадай: в огне плита, —
людей светильник не потух.
Как междометия — камыш!
Ждут рыбки нас в зерцалах дна…
Не уменьшается, малыш,
ненастоящая — Луна!
Овечья баллада
Шесть белых овец приносили шерсть белых овчин.
Седьмая овца была черная.
Шесть белых овец обучили шесть белых овчат.
Седьмая — не обовчилась.
И стало на хуторе двенадцать белых овец.
Седьмая стала тринадцатая.
Одели в овчины двенадцать эстонских людей.
Отъели овчатиной двенадцать эстонских детей.
А черная овца — все черная.
Баллада о двух эстах
Жили два эста на хуторе, — хитрость!
Два бобыля. Но не брились в январскую стужу.
Было же дело ближе к июлю:
штепсель включим в аппарат электросварки, —
брейся, курат, электродом бенгальским, —
вспыхнет что ни волосок!
То есть в июле они не оженились, а оживились:
крыши у них не хватало, хоть хутор — из лучших.
Вынули из огорода кормильцу-капусту,
лестницу вывели из чердака
и, чтобы крышу не красить,
оную же из-за шума зашили
лирическими листьями капуст. (Знай цвет: зеленай!)
Так вот:
Герберт из них ползал по крыше
с бритым лицом как у слона и с задницей тоже в штанинах.
Он прибивал к перекрытьям листья гвоздями из нержавеющей
стали.
(Мой молоток, знай, — звени!)
Эйно:
лестницу взял у лица на коленки,
взнуздал мотоцикл
и колесил по окрестностям хутора
то по окружности, то по восьмерке
с лестницей, чтобы она была у лица на коленках — ведь
вертикалью!
(Нужно признаться — с немалым искусством!)
А мотоцикл был с коляской, в коляске, как ласки — бутыль
был.
Эйно бутыль был подбрасывал в воздух, Герберт глядел и глотал.
(Вкусно не вкусно, хочешь не хочешь, а пей для новеллы!)
Пил и не менее Эйно, рукой из коляски и для себя доставая.
Так вот они и торжествовали.
Солнце затем не затмилось, а Герберт затмился.
Но по порядку: солнце еще не затмилось,
близко бежали на хутора овцы с глазами евреек,
дети-диети в цветастых платочках — их гнали.
(Идти платочки для носа, но и на голове хорошо им, платочкам!)
Дети-генети их гнали, а овцы
шли на цепях, как белокурые бестии каменоломен Рима, — до
гуннов.
В воды у дома из меди ввели тех овец и утопили до утра.
Вывели же корову, доили ее (красота!) — как улитку.
(Вижу я, вижу с холма — уменьшительность взгляда!)
Выдоили корову в ведро… Вот когда Герберт затмился.
Солнце еще не закатилось, а Герберт уже закатился,
с крыши катился, потом по холмам, после по лесу,
дальше… уже на шоссе кто-то шел и окликнул: «Ты, Герберт?»
Отклика нет. Значит, Герберт. Куда он? — к Ундине?
Кильку ловить для еды? Петь, прибалт, Калевалу
в переложении Крейцвальда?..
Эйно взывает: «Где Герберт? Курат! Туле сийе!»
Герберта нет. Солнце за ним закатилось.
Пейся же, друг-Диоскур! Выплесни из мотоцикла
в хутор бензин, — воспламенится вовсю!
Герберт очнется, раскается в том, что затмился,
что закатился прежде, чем солнце… Мышцы обдумает мозгом,
в воздух взовьется и прилетит, как приятный король, — на
огонек!
Ты же не плачь, а плескай! Рифмой мужской «уголек»
брызнем в бензин! — запылает, как залп!
Если же не… до чего докатиться
можно!.. Ты сам представляй:
Гвадалквивир, эспаньолки, морская музыка,
песни совсем не поют по-эстонски, тьма ни холма.
Ни опохмелья. Хутор-отчизна не светит.
Эйно-предатель не указует возврата путь.
Ты — засвети! Вам будет лучше вдвоем.
Вот — водоем. Камень-валун подвизается в нем
в качестве супер-ресурса. Мы камень — возьмем!
Купол высверлим дрелью, комнаты выкуем млатом,
семьи соседей дадут из овец одеял!
Будем бобыльствовать — больше! Ведь жизнелюбье — не
женолюбье!
Нам ли о чем огорчаться?
Кролик роится в клетке стеклянной в роли метафоры мяса,
курица в озере крутится в яйцах, ее уже потому что птенцы,
клубни картофеля ждет сковорода маргарина,
басом колбасы в свиньях во сне! Судак,
четвероножка, бежит по дорожке в четных галошках.
Что нам отчаиваться, — зреет в земле огурец!
В новом дому-невидимке был-бульк-бутыль-бормотуха!
Цокают мотоциклы, лестницы к раю растут!
К жизни — нет жалоб!.. Только бы не затмиться.
Не закатиться бы, Герберт, чтобы тебя не нашли…