Послание Иоанну
Я Альфа и Омега есмь. Я — дан.
Я первый и последний, Иоанн.
Твой остров — мой метающийся Дом,
где око зрит одно лишь — океан.
А семь златых светильников затем,
чтоб чаянья и чудеса не греть.
Я опоясан поясом златым
по персям, — чтоб ни с кем не говорить.
Пред просьбами протестов и потерь
животному с лицом, как человек,
оставьте облаченного в подир, —
я не приду для правды в этот век.
Читающий и слушающий Слов,
смеющийся щеками же в себе,
все ж соблюдающий диету слив,
не сомневающийся ни в судьбе.
Я, вас омывший в омутах (где Дух?)
Я, возлюбивший вас же и во зле…
Вот — возвещающий Петру петух,
клюющий время зерен на земле…
Написанному верящий, — о плебс!
Науськанный на Голос, что велик.
О близко время! Вижу вживе блеск:
меч первенца меж мертвых и владык.
В моей деснице семь знакомых звезд.
Вот — волосы, как белая волна.
Меч уст моих пусть обоюдоостр, —
не ныне! не ответствую, война
ловцов душ человеческих с лицом
животных жвачных, но с глазами грез.
Неправда от Матфея — я ловцом
не жил, и не за них я шел на крест.
Я думал: Дух дыханья посетит.
А ты в ответ: лишь остров-океан.
Спасибо, соучастник в скорби, пес,
тебе скажу:
— Не бойся, Иоанн!
Восстань с колен. Сбрось цепь земных царей.
Листов моих из стали насуши,
и если где осталось семь церквей,
лишь ты отважен — ты им напиши:
— Я первый и последний и я — есмь.
И живый, и был мертв и се — я жив.
Еще в венках не зацветает ель,
я не приду для правды язв и жил.
Не мстящий, но молчащий без сетей,
для Зверя оставляющий клыки,
имеющий ключи от всех смертей…
Имеющий да спрячет их, ключи.
«Что рифма!..»
Что рифма! — коннице колоколец!..
Я жил в саду обнаженных женщин.
Змий на хвосте их не заморозил:
в руке — по фрукту!
На вертелах — искрометны овны,
бассейны в линзах Венецианца,
кефаль и флейты… Луна светила,
как цвет малины!
Я жил в саду обнаженных женщин,
волк-виночерпий, браслет Фалерна.
Я брал их девство, а пел пеаны…
я брал, как бритвы!
Я брал их, правда, но лиц не трогал.
(Дельфинам-двойням — в талантах тела!)
Что рифма! — ценит окружность Циркуль…
я не любил их.
О сколько лгали глаза цветные!
Клеймил, — глумились. В запястьях — зависть.
Но в тайной Башне (чело — для Часа!)
на ключ забрало!
Мой меч исчислен. Зеркальны формы
у дев. У конниц копыта босы…
Как зарифмован, в глазу Циклопа
горел мой гений!
До свиданья, книга
До свиданья, Книга. Прощай, почерк.
Взята в найм, нелюдь. С кем с вином путч?
Нечто из плача, А при чем притчи?
Ты припрячь лучше их, толмач притч.
Юница-чтица, рай-дуга-Рубенс,
не читается мой циан-лавр.
Книга есть реальность, а не ребус
вам, Ликург в лампасе, у руля у лир.
До свиданья, Некто. Будь как будь в людях.
На челе меч блещет, юн, как Ной!
Только вот что: не иди в латах,
ты иди с Луной (босиком на ней!).
Ты иди так же тяжко, — так идем все мы,
на виду невидимки, маятник рук.
Только вот что: не иди в воды,
не святи сетей, если даст Рыбак.
Если Брат даст виноград — не́ пить.
Дева даст объятья — обойти.
Это ведь люди. Ты же в людях — нелюдь.
Не обречь тебя им и не обрести.
Нам не свидеться, Книга. В климате молекул
не деваться нам. Воскрешай — то!
А не имешь места, — мой тебе мускул,
два клинка с воском!.. Улетай от!
Семейный портрет
Труд Гертруды окончен.
Одинокие Римы,
смотрят люди в оконце,
уши — парные рифмы.
Личики как яички,
на челе — единички.
Смотрят люди в оконце:
в каждой лампе — огоньце,
у Луны молока нет,
а Луна — молодая.
А два уха людские
при Луне — ледяные.