VII
У нас, у Бельта свой минорный клепт.
Народа нрав есть нерв от винных ягод.
Тот, Цезарь зорь с колечком клеопатр,
ходил на Бельт, ему и здесь Египет.
Но Бельту свой линолеум, свой Нил,
свой отпрыск, щеголь; щучий шут со спирта,
тот — Птолемеев (легкий!) — дочь любил,
тут, трудный, хуже — с дочкой Самуила.
У рифмы римский-русский свойский смысл,
как оба сходны уж у Музы пылкой:
тот — по смерти чужих усыновил,
тут — своего насме́рть убил бутылкой.
Несчастны оба! Данники у дюн
тот — африканских, тут — балтийских эстов,
два эпика, два титулянта дня,
отпетые у вин и эпилепсий.
Два трагика!.. Злата тому листва
из лавро-вишен, в ней светильный перл он!
А тут — с ярмом, у моря, с мордой льва,
как черный гром Европе — Петр Первый!..
Я так скажу: бегун, червонный жук
по жердочке, как рыбка с жаброй — жаден.
Есть суть натуры:
Цезарь книг не жег,
он их писал. Петр — жег, женоподобен.
А потому, что ум не тот, и ус
то ль недобрит, то ль недобита утварь,
успеха нет у зависти у Муз,
тот — роль орлу, тут — голодранец с трубкой.
Не тот танцор у тел людских и толп,
тот — род в народ, всех восхищенья шепот,
тот, что ни шаг, — портал, триумф, оплот,
а тут — носки слезой народной штопал.
Лишь в титулах равны да по цепям
оценены, что уж не имяреки:
два первых истукана двум царям
двух первых и передовых империй.
Но тот и тут: глаз красен, как коралл,
немыслим…
Тот — не мореход, а всадник,
сжег корабли. А этот — корабел,
с конем — никак, боялся, как живых всех.
Не видя индивида, Фальконе
в медь бронз, — а ну-ка, солнце, ярче брысьни!
Всех Всадником пугают на Коне…
Не бойтесь, он матрос, с водобоязнью.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я о любви.
Им — петли волн лепи
и набросай на шеи в виде водных…
Лети ты, чайка, теплая, лети
из жизни в жизнь их… Дай мне ягод винных!
VIII
О, факт Офелии у ив! И бью ль
в сердца стрелой, как молоточком гвоздик?
О времени, о жизни, о любви
что думал Петр, умнейший головастик?
Как с камышами, с шумом в Летний сад
въезжал с музыкой гребень петушиный?
Язы́ки, что ж, как сабли не свистят,
о враль, о женолюб, о петербуржец?
Я истреблю не драму, а народ, —
он говорил, куя бессмертью купол.
Лег на Фонтанку, как венок на гроб,
хвостливый Имп. у женских на коленях…
Кита Иона, катион ядра,
как вырез губ в заборе — бирюзовый,
я, вылупляющийся из яйца
у желудя, — во времени, безлюбый,
разбивший всю башку о шум кифар,
где ум у них, у книг, и где фонема?
А — Я… А я пишу, шипя, кошмар
окрестностей. Я эпик и фантом я.
Историк я. Швея души и тип
голубоокий, — форма рифм задора.
У Третьего Тысячелетья путь,
я по нему иду и зрю здоровье.
IX
Чью жуть бы жить? Где б деготь у эгид?
Чтоб львят ловить? Рыдая, в ряд трудиться?
Прощайте, пращуры! До новых ид!
Что дуб трясти, он сам трясет… трясину.
Ругаюсь зря я… скажут: демон он,
увидит кровь — ив ругань, не до нас-то!..
Но что мне делать, если день и ночь
кровь ходит —
императорских династий?
Не голубая! Той уж нет нигде,
споили всю с полынью в суп Фемиде,
не красная искринка зла в нужде,
вишневая мне кровь дана — фамилий.
Не красная со шкваркой из свиней
многомильонных, — родину горланя,
не кровяная (шарик-ролик с ней!),
не гиблая из губ, не голубая!
Не голубая! беглая, глупа,
пугливая, с кофейной гущей львята,
не красная — гола и до пупа,
гулящая в чулках, щеголевата,
не красная! — нетрезвая рабов,
неврозная, утоп в поту, тупая,
другая моет бровь на этот раз,
с вишневой кровью —
вижу вас теперь я!
Как вы, кивая, белый свет забрав,
оставив кожицу как жизнь, шагая,
как спросите: «Как жив у роз, здоров?»
Как мне живется с кожей из шагреня?
Как одному с двумя руками в жим,
и чист лица овал, и шип на челке,
двадцатый век в крови и не живал,
не числится ни по одной ночевке.
Кто он, кому я камень окаймлял
алмазами сыновними, читатель,
как я в канавы ноги окунал,
идя и дея словом человечьим.
Не найдено!
Вынашивая, сед,
вишневую, да по лугам гуляя,
живите, жители, и те же, здесь —
не красная, не голубая!
Угас у гроз вопрос за молью лет,
не вешняя! Всевышняя — у бедных!
Я к вам пишу вишневой кровью львят,
тех, топающих тут, не убиенных.
У них язык лилов, они — Слова,
я — им Отец, они — щенки, пернаты…
Кто — и́дущий в моря с мордасой льва?
Припомнится портрет — кто Император…