как лоси.Пауль, часовщик из Тарту, сказал о них:— Гвозди бы делать из этих блудей! —Фрау Элла, хозяйка,отложив вышиванье вещей в виде роз,взяв твердый топор и ходящая с ним по саду,как88 летактриса в фильме о возрасте феминизма, Элла — дочь,фрау эфира, вышивающаяпосле мной наполненной рюмки (эфир) бледные розы и губ голубков с малиновым верхом, подарок к дню Мартина Лютера, к Рождеству, — Нео-Год у них по-эстонски.Все это шьется мне и не за деньги.Фрау Элла, в фетровой шляпе и гамашах, с ногами,ноги голы, то есть, рубит дрова, как рабов —головы летят с плеч, сверкая, а солнце, а луч —то чахл, то лучше, чем мог бы и быть!Луч в глаз, как в даль!Печь человечья! Уфрау Эллы кутежпламени в печи. В ней дух жен.Голубь — черный цыган, эстонский орел.А вороны как валуны.Зимний сад, стволыупакованы в паклю и связаны вместе веревками, как люди,герои всегдашней новеллы Человек и Веревка, плюс на плюс,как живые они к Рождеству. Сад-свет.Яблони-сливы, непохожие на деревьяни наготой (у нас наготой никто не похож!),ниформой ветвей,это чисто-эстонское, тусклая тушь, свинина и снег.В синем небе ветры, несутся. Снег — снизу.Деревья рисуются тушью, но тщетно. Художеств не ждут. Они зимуют. За мутью, и намне до ненависти уж к ним.Но и они! — яблони-сливы зимуют, мизинец, может быть,отморожен и светло отходит, когда выходит солнце.Солнце выходит, где утки как карпы, хвостыу них.Здесь женщин нет.Нету зимой их, ни красивых и ни каких. Нигде на земле.То есть, есть, но всегдашние, с овсянымиглазами. Взамен пыла.Гость не густ: никто.Звезды везде!Все плакался и ушел, как плуг в луг, в себя, был бешен —останемся в тьмущей, без звезд, без звезд.Ах!Теперь они всюду — везде! звезда на звезде! и в уздекоторого нет, коня-то!Аестьу пещи котик Эмми, котица, хвост ужом.Уж как считается — гад?Вошли в моду готические замки. Стоят на холмах, как заумь.Эстонцы строят себе их, как квартиры, —жизнь бы у жен!Если ж идти с холма вниз, в зиму, к дубу, то —чем-то чреват черный голубь, но чем?А вот Август с Хильдой едят под холмомсвеклу оперную с молоком,а корова глядит, как телега, им в ротс рогом как утр,ест камыш под шумок из кубышки у кошки.Сыр не едят холодным и тот же сорт.В холодильнике сыр держать нельзя, если он есть,если ж нету, а где ж его держат?В руке.Ходит с сыром в руке Эйно-финн, Лаппалайнен,холоден и свиреп.Лампочка светит, вися вниз головой,как эстонец,повешенная. Но не мной.Кем?Вниз головой, бедолаг он, без ног.Ноги — вверх!(Помни новеллу о Ч. и В.)Сад-свет.И фонарь — в нем, как механизм, как второйдвойной смысл чего-то, какчерта света во тьме между жизнью и тем,что зовем мы жизнью.Фонарь-то не фантазер,светит в сад,тевтонский светильник, как будильник.Будильник — он ибудетлянин-электрофикат, фраз фонаризм. Недаромже говорим «от фонаря». Фонарь, аотзапоздалый фрукт — лампы свет, висит, свистит, как вьюга, светлая,советская. Мать моя, метель! твою тявк!Тут имеется и метель, мысмотрим в сад, высмотрим и ее.А вчера! — 13 декабря был звездопад. Ах, август,и ты, плагиатор-декабрь!Звезды! — летают, как летом, в конце.Или жвселенная — это дом декораций, чтоб я, ходя шагза шагом, не скучал и не сгущал…Скулы мерзнут, нос-санитар!Венозный закат. Солнце — Мир: сидит, серый гусь, весь в халате из хлопка, цветаст, зад как шелковый шар, овеваемый, хор алых губ, горящий гудок, мистик, живу- щий, вечный, рокот и круг, фрау Элла, Кингисепп и Хэуотс, Мартин Лютер, Эмми, котица, Эйно-финн Лаппалайнен, Август с Хильдой, закат, —все, взявшись за руки, смотрят на солнце, любя,и закат поэмы.