«Вот и ушли, отстрелялись, солдаты, цыгане…»
Вот и ушли, отстрелялись, солдаты, цыгане,
карты, цистерны винные, женщины множеств,
боги в саду, как потерянные, стоят с сигаретой, уходят,
сад облетает, и листья, исписанные, не колеблет,
что же ты ждешь, как столбы восходящего солнца,
солнце заходит, и больше не озаботит,
магний луны и кипящее море,
и не печалит ни прошлого губ, и ни завтра,
книги уходят, быстробегущий, я скоро!
Все, что любил я у жизни, — книги и ноги.
ФЛЕЙТА И ПРОЗАИЗМЫ
2000
1
«Дар напрасный, дар случайный…»
Дар напрасный, дар случайный,
что ж ты вьёшься надо мной,
что ты ставишь в руки смерчи,
эти речи у немых?
Что ж ты бьёшься, как астральный,
в шелке листьев кимоно,
разобьёшься, и оставит
лить рисунки на камнях.
Луны сникли, вина скисли,
дух уходит через рот,
как тоскливо в этом скользком
грязномирье, — от чудес!
Смерть на веслах, на пружинах
под коленями стоит,
и зубами перед жизнью
ничего не говорит.
Неповеды, немогумы,
что срисовано у букв?
Смерть зовётся по-другому,
с пеной красится у губ.
2
«В этой сюите не тот Огонь…»
В этой сюите не тот Огонь
и губ какадувный бег,
и ветр известковый, и тот — не тот,
и крики минуют рот.
Завтра меня возьмут под уздцы
(будет, не будет — решим),
где небо извести на потолке,
и поведут туда.
И завтра, иглами вооружась,
мой рот возденут на стол,
и будет спайка двухдувных губ
и много пяток моих.
У слов и у музыкальных зон
не тот оттенок, не тот,
разрезав живот двуручной пилой,
опилки не собирай!
3
«Выпавший, как водопад из Огня…»
Выпавший, как водопад из Огня,
или же черепаха из мезозоя,
не один из немногих, а ни один,
как конверт запечатанный и не отправлен.
В общих чертах я был бы, но их-то и нет,
разве считать за «общность» поющую челюсть,
в тело одетый, с вычерченным лицом,
будто бы что-то значит рисунок тела.
Как я полз по пескам вороньих лап,
или летал на железе по городам и странам,
как я шагал шесть раз ногой вокруг земли,
всюду как клоун поднимая сабли и горны!
В амфитеатрах и цирках трагический абрис смешон,
у гладиатора в одиночку картонные тигры,
кто из великих выбирал, а кто,
извините, «великий», — яйца в сметане.
Так можно сказать обо всех, кто взмыл,
ни один не добьётся себе сверканья,
от «внешнего вида» Креста остается три гвоздя,
а от Будды сорок зубов и склеенные фаланги пальцев.
4
«У трагика нет грации, он сценичен, ролист…»
У трагика нет грации, он сценичен, ролист,
очи блистают, лоб и голос,
всегда на котурнах, смокинг и миф,
ему не хватает чуть-чуть дендизма.
Скажем, в антракте откинуть фалды и побренчать хвостом,
или же смазать грим и нырнуть в помои в корыте,
ему не хватает немножко Редингской тюрьмы,
или руки, оторванной, как у да Сааведра.
Или же лаять на четвереньках, как Гюи де Мопассан,
чтоб дюли[3] запомнили и эту поэтическую тонкость,
быть прижизненной статуей — нехитрый механизм,
и вечно будут полны саркофаги Гюго и Гете.
Не прикасайся ко мне ничья Звезда,
звери не любят касаний, и не надо,
если я надену золото и пойду на пьедестал…
не будет! я предпочту другую походку.
5
«Я живу на тех островах, что текут в речку „чур!“..»
Я живу на тех островах, что текут в речку «чур!»,
они болотны, а значит в них нет винограда,
и многомиганье птиц, и аэродром,
откуда никто не взлетает, п. ч. он трясина.
На жидких дорожках тонут самолеты и столбы
высоковольтные, и цветут трости,
а дом оседает в эту могучую муть,
и скоро мы по макушку погрузимся.
Я живу как чиж со взмахами крыл,
они как два топора за плечами,
и я лечу туда, не знаю куда,
разрезая воздух и рубя бездны.
Я лечу, как овчина, снятая с крючков,
планер, радиозвук, неслышим,
серобородонебрит, «свободолюбив»,
и возвращаюсь, и на крючки вновь себя надеваю.
Риторика. В ней я не достиг даже начал,
а хорошо б, как у других, одаренных,
но много в доме и вокруг имажо́,
призраков, насекомых, видений, клинописи и чисел.