11
«У человеческих сочетаний нет нуля…»
У человеческих сочетаний нет нуля,
в решете у Эратосфена простые числа значений,
нуль — фантазия поздняя у уже многочисленных каст жрецов,
чтобы всех превратить в нули и царить вечно над всеми.
И царят, и меняют календари,
чтоб обмануть уничтоженных и спутать звёздные судьбы,
самосознанье нулей, что он — ничто,
и в любой момент подлежит вычеркиванью и «на колени!».
Это всё ж от наивности каст, от непонимания аксиом,
что, создавая рок, они себя превращают в жертвы,
ау! не докричишься, что по законам чисел вселенского «решета»,
нет-нет, а возникают единицы и даже девятки.
И от них — Революции и уничтожение всех «судьбоносных» каст,
от ненависти нулей, они ж не знают обман, что меняют касты на касты.
Им важен миг, что он уже не нуль,
а значимая, а не математическая фигура,
и самый нуль из нулей становится гений, герой,
о да! искусство для искусства, а т. е. бой для боя.
«Бой для боя! А завтра — пропадай моя секир-башка,
и я рублю рукой головы этих маньяков власти,
в тот миг божественный я поднял себя на рок,
внушаемый мне, нулю, и указал, что я существую.
В тот миг безнадёжный, когда один огонь,
я полон бури и полноценной крови,
гори, догорай, моя Звезда,
я видел Небо! ты не увидишь его так близко!»…
Эх ты, бедняга!
12
«Настроенье пуническое. Сигарета как патрон…»
Настроенье пуническое. Сигарета как патрон,
вставляю в челюсти и лязгаю затвором,
выстрела нет, а дым, и…
боевой мираж, и сапог из кирзы надеваю.
И хожу по дому, печатаю шаг,
висит на груди Крест Грюнвальда,
м. б. это и «театр для себя»,
а дом содрогается и пауки выпадают из сеток.
Как сказать! Если на сцене 6 млрд. солдат,
(на берёзе две вороны, обе венерологичны!)
и воинственный ветр обдувает им скулу́,
и с тоски бутылками рубят друг друга.
Если сяду на стул, обязательно обрублю свой сук,
мои виденья медовы, — в замок Смерть стукает пальцем,
открываю, — как манекенщица! трогаю грудь,
ножки как ложки! — краснеет и убегает.
13
«Люди как бомбы, ими заполнен склад…»
Люди как бомбы, ими заполнен склад,
лежат и мучаются в ящиках с замками,
их не откроют, а если заглянут в щель,
тут же взрываются, от взора.
Кислые, как осколки, прыгают по этажам
и умирают в лифте, сложив плечи,
или же как статисты, выпрыгивают из окна,
тысячами фигурантов в сутки.
От этих взрывов и прыганий устает лицо,
ещё они надевают электрический шнур на шею
и нажимают пальцами, это не киноужасы, а потому,
что позабыли им вставить в шею пружины…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
хоть и уходит патрон в синие щели неба.
14
«Но нет! Мы были! а я говорю — нет…»
Но нет! Мы были! а я говорю — нет,
как Нибелунги, раз их нет на сцене,
и отняты только юность и м. б. ж-знь,
но Троя, Египет, и Дарданеллы с нами.
Перед нами дрожали Дарий и Тамерлан,
когда мы ставили перед войском голые ладони,
от рёва морей до гремучих песков
как мы стояли на куполах, отводя оружье.
Убиты заряды, живут пыжи,
а помнится конница всех реляций,
не хочу ни страны, ни струны, ни войны,
а продолжаю ставить руки.
Пой! Не поётся! Живи! Не могу,
не живётся небесный алмаз в известной слизи,
как не летится, когда с билетом рейс,
как Небо низко, и каплет, и каплет!
Как не найдёшь живоговорящие глаза,
как ни наденешь голову, она сквозная,
как ни бьёшь копытом эту тупую Ось,
выбьешь только свою ногу из колена!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сердиться не надо, мы ведь в стремени случайно,
сурдинок не надо, что несбыточна мечта,
сэр, дикций не надо, как порошок — и эта тайна.
Септимы, помада, — в этом тайме — «красота»!