15
«Какие скорбные круги…»
Какие скорбные круги
опишет лист кленово-красный,
четырехгранный коробок
в какой пребудет серной грусти?
У пленочных из Эры Рыб
высокостны фейерверки,
и их морской солёный ром
не соберёт те-эти флоты.
Божественность сосущих ос
и безнадежность Книги Мира
легко рифмуется как всё
дурнослагаемое, — в рифму.
Но Эра Рыб уйдет в заплыв,
лишенными хвостов и лейко,
в бессмертном Небе их — салют!
и хлынет шланг у Водолея.
О старый мир, и ты погиб,
как белоснежные манжеты,
уж ходит юность по губам,
как шифровальные машины.
16
«Я уж писал, что Солнцу не быть…»
Я уж писал, что Солнцу не быть,
досмотрим этот сюжет,
но за концом еще конец,
где Первым правит Второй.
Полосы точек чернят стекло,
под козырьком мираж,
вот и восток уж сер, как закат,
что, моавитяне, — мне?
Ах, из пирамиды из их сердец
надумывай мифороль,
но если кто-то во всём и сам,
то это один микроб.
17
«Я пишу, но это не „я“…»
Я пишу, но это не «я»,
а тот, кто во мне, задыхаясь, пишет, —
Гусь перепончатый, за решеткой груди сидящ
то на одном, то на другом стуле.
То на одном, то на другом суку кишок
клювами водит, макая в печень,
то забирается в мозг и выглядывает в мой глаз,
то сжимает и разжимает когтями сердце.
Девять раз хирургией я разрезал живот
и говорил «улетай!», а он ни в какую,
уходят змеи, дохнут стрижи,
а этот всё точит и точит пустые перья.
18
«Ни зги, ни ноги, напрасный дар…»
Ни зги, ни ноги, напрасный дар,
я пробежал меж пальцев гремучей ртутью,
все поэты Шара, собранные в спичечный коробок,
не стоят одной ноты норд-оста.
Об отваге льва ходит геральдика и канон,
он блистательный и рычащий, а боится верблюда,
похоронный факельщик сожжет и его лик,
да и верблюд Аравийский — не долгожитель…
Осень! какая! в моем окне,
ежи по-буддистски по саду лопочут,
будто гений включил перламутр у осин
с пером, и чудесный воздух бокал за бокалом глотая.
Будто и нет жизни, а вот этот цвет,
как феномены, поют зеленые лягушки,
и Мир, как тигр бегает головой,
его глаза мои, ярко-желты!
19
«Ходить как джинн и прятаться в кувшин…»
Ходить как джинн и прятаться в кувшин,
устал, не хожу, сижу в кувшине,
мобилизую для дыхания сероводород
и завинчиваюсь резьбой, чтоб не видеть.
Много чудесных и бритых лиц,
и платьев, подбитых каблуками,
я понимаю, что мир окрестностей любим,
но предпочитаю кувшин из бетона.
Уютно и несытно в бетоне том,
сижу, как роза с темными глазами,
и если пытаются ломом пробку открыть,
вовсю пою, — и убегают.
Говорят, что это Голос Дракона Срединных Царств,
или же эхо Грядущих Гуннов,
или же это вообще-то с ума сшедший Монстр, —
согласен! а кувшин подальше отодвигаю.
20
«В Книге сказано: не говори Рака́!..»
В Книге сказано: не говори Рака́[4]!
а то гореть тебе в огненной геенне,
не горят, говорят, и улетаю ступенями вверх,
где собираются боги и геопотамы.
На этом конгрессе нет чужих,
и мы закатываем такое Рака́ по Миру,
что содрогаются стёкла бокалов планет,
лопаются лавы и Новые звёзды!
Это на этом Шаре я не отвожу глаз,
дюли — низких температур, холоднокровны,
а там высокий темп крови у галактических Зверей,
качающихся с ведрами на ногах у Зодиака!