21
Луна освещена одной щекой,
а темя, видимо, в чадре.
И расшифровки ей нет.
Слушай, безух!
А я не хочу слышать
Вас, гороскопы Муз!
22
Вечером сильным, золоторунным,
был я как дата курсивным у Лувра,
как истребитель, с искрами зодчий,
чьих же столиц изумляя за́ дозы?
Видя мой абрис, и убегали,
и убивали, и убивали…
но ведь не знают между огнями,
пули мне братья и огибают.
Эти их слезки через пониже,
как моросили Чрево Парижа,
и обжигая камни на Сене,
то, что любил я больше, чем все.
Бури сломали Нотр и Львицу,
а Монпарнас — цивилизанты…
Эту любовь через кровь и с бинтами, —
неотразимо!..
Юные ноги!
Золотой нос
1
Может ли петь сковорода? — о да!
на огне она как «Весна Священная», Голос и Дух,
но сними с огня, и тоскует, выскобленная, на крюке,
повешенная в Сарагосе, где спит Збигнев Цыбульский, пан.
И так мы дойдём, что сравним сикель из крана и Океан,
обсудим как оба, и кран и Океан — поют,
что Везувий и свежий холмик, где крот —
по стереометрии — одно и то ж,
в данный момент не извергаются! — уютный логизм.
2
Халада да вада́.
Льется меж пальцами алкоголь, да не пьется.
Сливаю в ведро.
Барбитуратами сжигаются сны,
уши висят и шипят, у них гусиные шеи разлук,
климат мембран, физиология ваз,
тем, у кого гардеробы сарафанов надежд, —
будут портянки и лифчики из кирзы.
Так, говорят, не всегда. Всегда.
Жили, живут и будут под полуцельсной луной.
В юности бисер к чему? — если вокруг жемчуга,
это сейчас я мечу, и обнюхивают, и вот вам клинический
диагно́з:
критик по кличке Золотой Нос.
Он еще обнюхивал Данте в Равенне и кричал, что у него
пахнет серой
из ушей.
Уши вы уши, модели миражей!
3
Череп вскрываю, под крышкой извилины губ, —
магма! — и каменеет, защелкнул на крышке замок и смеюсь,
пробую на зуб циан, миндаль не горчит,
сойду со ступенек и жгу никотин.
Выйди! Возьми огнемёт и сожги
эти широты от юности, ты, краснокрыл!
Вышел. И кнопку нажал — нет огня…
От длиннот
как-то безрадостно.
4
Как-то безадресно ярость и шум,
ты ж говорил, что не хочешь ничьих адресов,
правду я говорю — не хочу,
те, что б хотел, их я закопал.
Так закопай и себя. Я закопал —
шлем, символ Луны…
Я выхожу на Луну,
не целься, в руках гармонии нет.
5
Жук ты жук черепичка,
бронированный дот,
ты скажи мне сюр-жизнь а отвечу о нет,
сюр-то сюр а множится соц
и монетку крутя мы видим орел
а лицевая сторона — арифмет цены,
и круженье голов на куриных ногах.
Ах!
Торопись! Бой часов — поэтизм далеко-далеко,
время движет как зубья двуручной пилы
тудемо-сюдемо, опилки свистя.
И полируют мех
меж ног.
Плесневеют межножья унылых леграмм, а не «те».
Ну да.
Это потом. Но всегда
и не о том,
и что ни том
книг священных, где буква и звук,
и оазисы букварей и флейт, —
ты сиди хоть в колодце и анони́м ультра́,
вынут тело и расторгуют в аук.
6
Если, скажем, Дали рисует «текущие часы»,
о как умно! необыкновенно! но уж был текучий песок
у Вавилона в перевертышах-часах.
Если Лобачевский и Эйнштейн о несбыточных прямых,
а в точке пересечения — Взрыв Времян,
посмотри на досократиков (Гераклит, Парменид), —
то же и те же джентльмены удач.
Если атеизму стол есть стол,
то у Орфея пели древесина и камни — тоже ведь столы,
у Пифагора не золотое бедро, а Золотой Нос,
разве ж не он отшлифовывал оптику, чтоб жечь перс-флот,
делал бизнес и этот сидонец, новатор «пи»,
известное еще китайцам по «Шелковому пути».
А святой из сиропных струй,
аленький цветочек, кормитель пичуг и львов,
Франциск Ассизский за какие кии был обожествлен,
он — первый из монахов взял патент на торговлю вином,
и всяк Наук работает на одну Войну,
и цель человекофилов — Золотой Нос.
(Смотри на свой —
уже золотится в неких предопределенных «веках»).
Ах!..