Стихотворения

7
И день и ночь ходить как дом
с ветрами туч — и ходуном,
с одним окном, с одним огнём
и деревянным дном,
и сыплются в тартарары
лишь черепицы с головы!

8
Вот что:
когда онемеет нейронная голова,
это ничего,
сделай сам дубликат из фарфора и разрисуй,
а ту вынь, а эту вставь,
и ты увидишь много нового, к примеру — лохань,
выдолбленную из осины, где моется ню,
пальчиками отшлифовывая свой организм.
О новость! Да сколько этих ню ни мой,
а мыл! Новости нет, тысяча — как одна и та ж.
Лучше помой сигарету…
Жгу теин.

9
Бегу и бегу, включив все четыре колеса,
как идеома бега: не к а от,
обходя попеременно то жизнь, то смерть,
и в конце концов — конца нет.
В этой книге даже имен — ни одного,
даже тоски, столь излюбленный метод туманов — не черчу,
гирлянды шифровок и санкюлота красный колпак,
штаны Пифагора — штаны санкюлота — равны.
А кто они? — циркуль у ног у круга, куда ни беги,
негасимая лампа с гальваникой перпетуум мобиле в энность
                                                      нулей,
фельетон, запрятанный в маску, будто б мист,
действуя дрелью, как языком телег
в приступе белой горячки выпив уксус вместо вина
в ванне, — кричи Платону с Алкивиадом:
— Закон! Закон!
…Ишь ты, какой какао-Сократ (на вид!)

10
Ну налетай на телегу, я двух жен любил и убил (в стогу!)
и устал я, соломенный, в белых кудрях,
а для чего же пишет писец? —
у веских признаний аргументов — нет.
сколько любви вокруг, ими полны моря
и подземелья, и норы и шум шелковиц,
лишь на Земле две ноги
лежат, вечнозеленые, — между двух других.

11
Ни души. Я ломаю карандаши,
чтоб не записывать. Магма под садом кипит.
Вишни взошли — как дубы! в желудях!
Сливы — как пломбы!
Чашку беру за ручку и зачерпнул из пруда лягушачьей
                                                    икры, —
мертвая! Цапле не будет урожая лягух.
А я играю на клавишах, слева басовый, справа скрипичный
                                                        ключ,
оба они от двери. (Двери закрываются.)

12
На пружинах перегибы,
открывается кровать,
спи, дитя моё, погибель,
метастазное тавро!
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ах, лунный всадник за мной скакал!

13
О спите усталые Силы,
я вам не подвластен,
и это я виноват за тучи чаек,
что били саблями Эру Рыб.
Рыбы уйдут в одиночку, в заплыв, как будто вдвоем уходят,
и мой боевой жест неоспорим,
я ничего, а диаспоры устали.
В теле гвоздей есть зазубрины. —
Мои заветы новым богам,
это и есть конец
белого безмолвия, тренинг смерти? —
как ноздри кабана со множеством колец!

14
О четырех стенах плакучая береза,
декабрьских листков еще полным-полно,
свисают надо мной ея стеклянны бусы,
со свистом на одном быть может лепестке.

15
Миндаль и медь, и чьи сибиллы
тебя (прошепчено!) — вернёт?
иду ко рту за сигаретой,
и чернокнижный том — Вермонт.
Поход детей к Иерусалиму,
и красный плащ Тибетских лам?
надеты челки на ресницы,
сквозь сетку — кто и кем любим?
Я сжег тебя и пепел жизни
развеял ногтем, где камней…
но и меня унес из жести, —
такой вот и крылообмен?
Просвечен пленкой азимута,
и шепчет Голос голубой,
что это двух телекинеза
воспеты ветром, не рукой!