Вы, младенцы благоденствий,
аккуратней окрыляйтесь!
Ваши крылья от кормлений
хилы.
Выхолены лапы.
Если это —
окрыленье,
какова ж тогда
крылатость?
Ваш полет не торен.
Сдобрен
жиром.
Устремленье жидко:
с лету,
к собственным гнездовьям.
Безразлично —
падаль —
живность!
Рев о деле,
а на деле
кувырканье да оранье…
А крикливые младенцы
возомнили вдруг —
орлами…
У орлов на клювах шрамы,
а на крыльях раны ружей,
но орлы гнилье не жрали —
было нужно
иль не нужно!
Подыхали —
но не жрали!
Подыхали —
клювом кверху!
Подыхали —
глотку рвали
птице, зверю, человеку,
без слюней,
без жалоб,
немо —
клювы в глотки!
когти в рыла!
За утраченное небо!
За изломанные крылья!
Подыхали, веря:
где-то,
скоро —
исполна за раны.
А крикливые младенцы
возомнили вдруг —
орлами…
Гимн гномам
Если молнии-горнисты
протрубят конец Бастилий,
ураганами гонимы,
гномы гомонят бессильно.
Ураганы —
к переменам,
перемены —
к мерам новым.
Перемены непременно
выйдут боком всяким гномам!
Не до дремы,
не до нормы —
топоры торчат над холкой!
Гномы уползают в норы
и хихикают тихонько.
Любо в норах бесноваться,
переваривать запасы.
Пусть немного тесновато,
но намного безопасней!
Ураган прошел.
Посуху
установлены каноны.
Глазом не сморгнешь —
повсюду
гам и гомон!
Гном на гноме.
И горнистам, тем, что пали
(ну, а пали все горнисты),
воздвигают мрамор в память,
восхваляют безгранично!
Гномы воздвигают,
моют,
роют —
глядь: к рукам прибрали
все остатки малых молний
и больших протуберанцев.
Лето
Дождь грибной по кустам
гривами!
Лентами!
От орла
до крота
все довольны летом!
Белки —
безо всяких уз —
к небу —
вверх ногами!
Ручейки не дуют в ус —
кулаками камни!
Муравня — хоть куда!
К пням,
что к тронам,
трется!
От куста до куста
паутины — тросы.
Приутихли петухи,
паутины — туго!
Акробаты — пауки
дышат ратным духом!
Перевыполнили план
ягоды, грибы,
отчиталась перед черным
полем яровая…
От тепла до тепла
девять месяцев ходьбы —
девять перевалов!
Мужество
А может, мужество в проклятье,
в провозглашенье оды ночи,
и в тяготении к прохладе
небритых, бледных одиночеств?
А может, мужество в мажоре,
в высоколобом отстраненье,
в непобедимости моржовых
клыков,
или в тюленьей лени?
Я видел —
и моржи робели,
тюлени не держали марку,
неколебимость колыбелей
расшатана распутством мамок.
Я видел, как сражались кобры,
встав на хвосты,
дрожа от гнева.
Их морды — вздувшиеся колбы
раскачивались вправо — влево.
Казалось, что танцуют гады,
что веселятся на колядках.
Но каждая ждала: другая
сбежит от каменного взгляда.
Крапива
У лужайки пена мха
как пиво.
На лужайке даже в мае
жарко.
Вымахала с петуха
крапива.
Агрессивные вздымала
жала!
А мечтала: о ноздрях
лосиных,
о коленях оголенных
женщин,
чтоб ни свет и ни заря
в лесинах,
в поселеньях, в огородах
жечь их!
На болоте мхи крепили
холку,
верещали на гону
зайчата.
Так как не было крапиве
ходу,
то крапива на корню
зачахла!
Занималась над садами
зона
голубой зари — наклоном
к логу.
И крапива назидала
зернам
жить добрее, экономить
злобу.