Встреча («Гаснул вечер, как мы, умиленный…»)
… есть встречи случайные…
Из дорогого письма
Гаснул вечер, как мы, умиленныйЭтим первым весенним теплом.Был тревожен Арбат оживленный;Добрый ветер с участливой ласкойНас касался усталым крылом.В наших душах, воспитанных сказкой,Тихо плакала грусть о былом.
Он прошел – так нежданно! так спешно! —Тот, кто прежде помог бы всему.А вдали чередой безутешноФонарей лучезарные точкиЗагорались сквозь легкую тьму…Все кругом покупали цветочки;Мы купили букетик… К чему?
В небесах фиолетово-алыхТихо вянул неведомый сад.Как спастись от тревог запоздалых?Все вернулось. На миг ли? На много ль?Мы глядели без слов на закат,И кивал нам задумчивый ГогольС пьедестала[55], как горестный брат. Как не стыдно! Ты, такой неробкий,Ты, в стихах поющий новолунье,И дриад, и глохнущие тропки[57], —Испугался маленькой колдуньи! Испугался глаз ее янтарных,Этих детских, слишком алых губок,Убоявшись чар ее коварных,Не посмел испить шипящий кубок?[58] Был испуган пламенной отравойСветлых глаз, где только искры видно?Испугался девочки кудрявой?О поэт, тебе да будет стыдно!
«На солнце, на ветер, на вольный простор…»
На солнце, на ветер, на вольный просторЛюбовь уносите свою!Чтоб только не видел ваш радостный взорВо всяком прохожем судью.Бегите на волю, в долины, в поля,На травке танцуйте легкоИ пейте, как резвые дети шаля,Из кружек больших молоко.О, ты, что впервые смущенно влюблен,Доверься превратностям грез!Беги с ней на волю, под ветлы, под клен,Под юную зелень берез;Пасите на розовых склонах стада,Внимайте журчанию струй;И друга, шалунья, ты здесь без стыдаВ красивые губы целуй!Кто юному счастью прошепчет укор?Кто скажет «Пора!» забытью?На солнце, на ветер, на вольный просторЛюбовь уносите свою!
Шолохове, февраль 1910
В сердце, как в зеркале, тень,Скучно одной – и с людьми…Медленно тянется деньОт четырех до семи!К людям не надо – солгут,В сумерках каждый жесток.Хочется плакать мне. В жгутПальцы скрутили платок.Если обидишь – прощу,Только меня не томи!Я бесконечно грущуОт четырех до семи.
«У вас в душе приливы и отливы!» —Ты сам сказал, ты это понял сам!О, как же ты, не верящий часам,Мог осудить меня за миг счастливый?
Что принесет грядущая минута?Чей давний образ вынырнет из сна?Веселый день, а завтра ночь грустна…Как осуждать за что-то, почему-то?
О, как ты мог! О, мудрый, как могли выСказать «враги» двум белым парусам?Ведь знали вы… Ты это понял сам:В моей душе приливы и отливы!
Солнечный? Лунный? О мудрые Парки[59],Что мне ответить? Ни воли, ни сил!Луч серебристый молился, а яркийНежно любил. Солнечный? Лунный? Напрасная битва!Каждую искорку, сердце, лови!В каждой молитве – любовь, и молитва —В каждой любви!
Знаю одно лишь: погашенных в плачеЖалкая мне не заменит свеча.Буду любить, не умея иначе —Оба луча!
Weisser Hirsch, лето 1910
Детство: молчание дома большого,Страшной колдуньи оскаленный клык;Детство: одно непонятное слово,Милое слово «курлык».
Вдруг беспричинно в парадной столовойЧопорной гостье покажешь языкИ задрожишь и заплачешь под слово,Глупое слово «курлык».
Бедная Frӓulein[60] в накидке лиловой,Шею до боли стянувший башлык, —Все воскресает под милое слово,Детское слово «курлык». За умноженьем – черепаха,Зато чертенок за игрой,Мой первый рыцарь был без страха,Не без упрека, но герой!
Его в мечтах носили кони,Он был разбойником в лесу,Но приносил мне на ладониС магнолий снятую росу.
Ему на шее загорелойЯ поправляла талисман,И мне, как он, чужой и смелой,Он покорялся, атаман!
Улыбкой принц и школьник платьем,С кудрями точно из огня,Учителям он был проклятьемИ совершенством для меня!
вернутьсяИ кивал нам задумчивый Гоголь С пьедестала… – Памятник Н. В. Гоголю работы скульптора Н. А. Андреева (1873–1932) был открыт в Москве 26 апреля 1909 г. по случаю столетия со дня рождения писателя. В 1952 г. на его месте на Гоголевском бульваре был установлен новый памятник Гоголю, а памятник работы Андреева демонтирован и в 1959 г. установлен во дворе дома № 7 по Суворовскому (Никитскому) бульвару, где умер Гоголь. В. В. Розанов писал о нем: «Это – портрет живого, натурального человека, что очень много для памятника, который всегда являет схему или идею изображаемого человека…» (Розанов В. В. Среди художников. М., 1994. С. 303).
вернутьсяСтихотворение обращено к В. Я. Брюсову (1873–1924) и навеяно рассказом А. Цветаевой о встрече с поэтом: «В один весенний день я ехала на трамвае по бульварному кольцу «А», как часто, с книгой стихов. На этот раз это был сборник Брюсова. Перевертывая страницу, я подняла глаза и заметила, восхищенно, с испугом: напротив меня сидел Валерий Брюсов. Я знала его по портретам. Перебарывая сердцебиение, я, будто глядя в книгу, а на деле – наизусть, начала вполголоса (а когда шум трамвая заглушал, то и громче) читать – в воздух – его стихи. <…> Брюсов не мог не слышать, не узнать своих стихов. Он не смог скрыть этого. Его лицо стало встревоженным, вспыхивало – он не знал, как повести себя. Я понимала отлично, как мой вид – девочка в очках, с волосами до плеч – полнил его недоумением. Наконец он не выдержал – встал и направился к выходу. Зачем я сделала это? Я не знала сама. Я, не заражаясь Марининой нелюбовью к нему, так любила стихи Брюсова! А его – своим непонятным поведением – испугала… Но Марина совсем иначе отнеслась к происшедшему. Она возмутилась не мною, а Брюсовым» (Цветаева А. И. Указ соч. С. 304–305).
вернутьсяТы, в стихах поющий новолунье, И дриад, и глохнущие тропки… – Упоминаются темы и образы неоромантической поэзии Брюсова. Например, стихотворение «Лесная дева» (1903). Дриады – лесные нимфы, покровительницы деревьев (гр. миф.).
вернутьсяНе посмел испить шипящий кубок? – ироническая отсылка к стихотворению Брюсова «Кубок» (1904). Ср.:
Вновь тот же кубок с влагой черной,Вновь кубок с влагой огневой!Любовь, противник необорный,Я узнаю твой кубок черныйИ меч, взнесенный надо мной.О, дай припасть устами к краюБокала смертного вина!Я бросил щит, я уступаю —Лишь дай, припав устами к краю,Огонь отравы пить до дна. вернутьсяО мудрые Парки… – Парки – богини судьбы (рим. миф.).
вернутьсяБаярд Пьер дю Террайль (1476–1524) – прославленный французский военачальник, прозванный «рыцарем без страха и упрека». Обращено к товарищу по детским играм Володе Миллеру, сыну хозяина пансиона в городе Нерви (Италия), в котором в 1902 г. жили Цветаевы. «Володя, в не первой свежести матроске, рыжеголовый, веснушчатый, такой же широкий, как у отца, нос с озорно подрагивающими ноздрями, лукавый взгляд синих глаз, застенчивых и дерзких…» (Цветаева А. И. Указ. соч. С. 107).