И даль пылает золотая,
И синью светят небеса.
И вдруг, до слуха долетая,
Встают из бронзы голоса:
«Мы так за город наш стояли,
Так эту землю берегли,
Что нынче музыкою стали,
Из боя в песню перешли.
Мы слиты из такого сплава,
Через такой прошли нагрев,
Что стала бронзой наша слава,
Навек в металле затвердев».
Слова уходят, затихая,
В металл, в бессмертье, в немоту, —
И снова, бронзой полыхая,
Игла пронзает высоту.
1944
Грачи
Я радуюсь весенним ручейкам,
Подснежникам, но мне весна дороже,
Когда над всем стоит грачиный гам,
Веселый хор, на песню не похожий.
Услышишь «карр!» — и воздух свеж и чист.
Услышишь «карр!» — таким дохнет
простором;
Зазеленеет первый клейкий лист,
И лютики взбегают на пригорок.
Повеет полем, первой бороздой,
Пахнет землей — грачи идут за плугом
И кланяются… Голубеет зной,
И теплый ветер наплывает с юга.
Когда ж в полях осенний синь-простор,
Когда прохладен и прозрачен воздух,
Услышишь на заре прощальный хор —
И опустеют брошенные гнезда.
И вдруг войдет такая тишина,
Такая грусть, что все опять приснится:
Ручей, подснежник, детство, и весна,
И это «карр!» веселой русской птицы.
1946
«Раскрылись почки у березок…»
Раскрылись почки у березок.
И все как в юности опять…
А может быть, еще не поздно
Опять сначала все начать?
Встать на заре, грозой омытой,
С такою жаждой петь и жить,
Чтоб этот мир, не раз открытый,
Как будто заново открыть.
И так, как будто все впервые,
В тот мир, волнующий до слез,
Войти сквозь брызги дождевые,
В лицо летящие с берез.
1953
Тростник запел
Тростник шумел, шуршал и слушал,
Как в речке плещется вода,
И никому немую душу
Не открывал он никогда.
На языке травы и леса
Он еле слышно шелестел.
Но человек пришел и срезал
Его, и вот тростник запел.
Всегда безмолвный, безголосый,
Запел тростник.
И первый звук
Затрепетал над тихим плесом.
Как будто выпорхнув из рук.
Сперва, казалось, голос птицы
Напоминал он, а потом
Все, что в живой душе таится,
Живой душой запело в нем.
Как будто все, о чем от века
Шептал тростник, и лес, и луг,
В руках искусных человека
Всей глубиной открылось вдруг.
1953
Шиповник
Осенний день. Поблекли травы.
Сырой, туманный холодок.
И вдруг нежданно у канавы
Расцвел шиповника цветок.
Как будто друг, всегда желанный,
Он в этот серый день вошел
И, озарив его, румяный,
Неукротимый, цвел и цвел.
Ему и горя было мало,
Что лето за море ушло,
Что все вокруг отпировало,
Открасовалось, отцвело.
В своем порыве одиноком
Он жаждой жизни пламенел,
И лес, притихший за дорогой,
«Не отцветай!» — ему шумел.
И лесу вторил шорох ветра
И голоса отлетных стай.
И я шептал посланцу лета:
«Не отцветай! Не отцветай!»
1953
«Глубокая полночь. И только одно…»
Глубокая полночь. И только одно
Под самою крышей не гаснет окно —
Знать, сердцу чьему-то покоя все нет.
Не гасни, не гасни, мой свет!
В степи неоглядной далекий костер
Мерцает, и меркнет, и радует взор.
Теплом его путник продрогший согрет.
Не гасни, не гасни, мой свет!
Все море во мраке, уснула земля,
И только чуть видный огонь корабля
Как будто земле посылает привет.
Не гасни, не гасни, мой свет!