Едва-едва держа корабль на курсе,
На первой вахте ставший ученик.
И новый вал, громадный и лукавый,
Ударил в борт, враждебен и суров.
Эсминец сразу покатился вправо
К лиловым скалам чуждых берегов.
Быстрее брызг смертельного прибоя
Тогда рванулся в рубку старшина:
«Держись, браток, не вышли мы из строя,
Еще под килем нашим глубина.
Не трусь, братишка, все еще в порядке,
Эсминец цел, наш курс лежит на юг».
И медные штурвала рукоятки
Уже теплели от тяжелых рук.
Так он стоял и вел корабль средь ночи,
Морская соль осела на губах.
Шторм утихал, клинок зари отточен,
Редел туман на близких берегах.
Рассвет вставал и ширился над миром,
Возник Кронштадт за дымной синевой,
И подошел, волнуясь, к командиру,
Сменившись с долгой вахты, рулевой.
Сказал ему: «В погоду эту злую
О море думал я и о земле,
И не покину вахту рулевую
И остаюсь служить на корабле».
До мая спрятаны бушлаты,
Суров арктический норд-ост.
По звонким улицам Кронштадта
Шагает крепнущий мороз.
Тогда в широкие просторы
Гранита, солнца и воды
Проходят, пробуждая город,
Шеренги флотских «молодых».
И взводы выровнены чище.
Винтовку стиснула рука,
И ветер, налетая, свищет
И гонит в море облака.
В шинели новой много жару,
Не обносились сапоги,
Но песня поднята, как парус,
И тверже звонкие шаги.
Так наша молодость шагает,
Глубоко, как борец, дыша;
А день - эскадра голубая
Заходит в гавань не спеша.
Годна для всех условий,
Надежна и крепка,
Продумана на совесть
Одежда моряка.
Сокровища тепла тая,
Уходит с нами в путь
Тельняшка полосатая,
Охватывая грудь.
Волна ль нежнее горлинки,
Иль шторм грохочет дик,
Отменно белой форменки
Синеет воротник.
Зимой, и в осень вздорную,
И в сумрачный апрель -
Хранит нас сине-черная
Солидная фланель.
Что сырость нам постылая?
Живем с погодой в лад,
Имея друга милого
По имени бушлат.
И нáвек складкой жесткою
Запечатлел утюг
Покроя краснофлотского
Сукно крепчайших брюк.
Ценимая особо
На службе в море синем,
Нам выдается роба
Из белой парусины.
Она ничем не крашена,
Ей труд морской знаком,
И кто ее не нашивал,
Не будет моряком.
И многим не мешало бы,
Кого моря зовут,
В той робе драить палубу
И выкрасить шкафут.
Когда же в час побудки
Уже метет метель,
Тогда укажут дудки:
«Бери, моряк, шинель».
Медь пуговиц - как золото,
Сукно - чернее тьмы,
На все старанья холода
Поплевываем мы.
Когда рванут шрапнели
И горны зазвучат,
Наденем мы фланели,
В поход возьмем бушлат.
Взлетают ленты в воздух
И никнут на плечо,
На бескозырках звезды
Сияют горячо.
К ушам прильнули медным холодком
Тяжелые «ракушки» телефонов,
И дан накал, и ария Садко
Уже в мембрану ударяет звоном.
И, клокоча, свирепствуя, гремя,
Как это море, черное и злое,
Грохочет мир, открытый для тебя,
Огромный мир, не знающий покоя.
Но ты сквозь звуков дикую пургу,
Сквозь хаос воя, музыки и свиста
Следишь слова, что отлетают с губ
Далекого товарища-радиста.
Ты стискиваешь крепче карандаш -
Ложатся строки строго и чеканно,
И молния влетает на суда
Шифрованной, за подписью флагмáна.
Суровый мир лежит за рубежом,
Чужие волны поднимают гребни.
Прожектора сверкающим ножом
Распахнуто полуночное небо.
Приказ услышан, и идут суда,
Осуществляя волю командира...
И снова льнут к антенны проводам
Биения незримые эфира.
Глухая ночь ползет с залива, -
Проверь винтовку на посту,
Крутого берега извивы
И сердца собственного стук.
Проверь винтовку и патроны
И зорко вглядывайся в тьму:
Не подползают ли шпионы
Беззвучно к складу твоему?
Тогда, не видный в маскировке,
В завесе плотной темноты,
Горячим голосом винтовки
Заговори с врагами ты.
Но прежде свиста первой пули