Зовущего ветра
И новой весны,
И якорь
С зеленою глиной на лапах
Уже подымается из глубины.
В восточную четверть отсчитаны румбы,
Звенит такелаж, как над лугом оса.
Из гавани воды уходят на убыль,
С рассветом и я подыму паруса.
Путь изменили времени мели,
Новые глуби отыщет лот,
Песни о людях, идущих к цели,
Ветер в снастях поет.
Пусть вымпел трепещет,
От холода блеклый, -
Услышан далекий зов.
Приду, побеждая бурунов клекот
И горькую пену штормов.
Холодный дым декабрьским вечером
Плывет к озябнувшей звезде,
Лучами маяков отмечены
Дороги на морской воде.
Волна залива злая, хлесткая
Заплескивает на ветру,
Взлетают ленточки матросские,
Снежинки падают на грудь.
Четыре раза склянки дрогнули,
Волна сильней, и ветер злей;
Мне кажется, что волны стронули
Гранитный остров с якорей.
И он плывет, качая медленно
Борта тяжелых берегов,
Вращая мерно и уверенно
Литые лопасти винтов.
И, поднимая флаг, изрубленный
Ножами злобных непогод,
За мир полей и бухт республики
Кронштадт идет в ночной поход.
Вы путаете, товарищ,
В вопросе о жвака-галсе,
Хотя, казалось бы, ясно,
Зачем при нем глаголь-гак.
Напрасно в памяти шарите, -
Когда человек растерялся,
Тогда морская опасность
Может выглядеть так:
Мы ставим загражденья
К югу от Лавенсари,
Букетами по три скоро
Мины всплывали со дна;
Мы в ночь уходили тенью,
Когда же тротил ударит
Под бортом чужих линкоров,
Работа наша видна.
О августа воздух! Сух ты,
Полднем нагреты шхеры,
На клюзе двенадцать сажен,
Но держим на марке пар;
То мы отдыхаем в бухте,
Под берегом этим серым,
То каждый от пота влажен,
Всех донимает жар.
Вдруг гром - и гранит, как перья,
Разбросан огня фонтаном,
Дым, расцветший багрово
И скрывший берег от глаз, -
Тяжелая артиллерия
Крейсера «Фон дер Танна»
С восьмидесяти кабельтовых
Уверенно бьет по нас.
Нам тут выходило круто,
И выход один остался,
Имели одну минуту
Для цепи и жвака-галса.
Мы отдали гак, и звенья
Упали на дно залива,
Яростные турбины
Сразу дали на вал.
Мы серой рванулись тенью
Сквозь дымную пену взрывов,
Чтоб снова рассеивать мины,
И день нам опять сиял.
Так вот, товарищ, конечно,
Теперь вы запомните ясно,
Что очень наглядная штука
Знать цепи и жвака-галс.
И если в бою отмечена
Указанная опасность,
То флотского дела наука
Не раз еще выручит вас.
Она шагает с нами в ногу
И входит в сумрак рубки тесной,
Не остается за порогом
Суровая морская песня,
В пробитом пулями бушлате
В бои водившая войска
От молов сумрачных Кронштадта
До каракумского песка.
За нею шли сквозь зной и стужу
На рубежи родной земли,
Ее любили, как оружье,
И, как оружье, берегли.
Она, как сердце, может биться,
И флагом песня может быть,
Рожденная в строях балтийцев,
Назначенная для борьбы.
И нам сквозь окна в Арсенале
Сверкнула моря синева,
Мы, как патроны, получали
Простые, смелые слова.
В них яростный балтийский ветер,
И зарево Октябрьских дней,
И лучшее, что есть на свете, -
Любовь к республике своей.
Так взвейся, песня, шквалом резким,
Как громыхающий прибой,
Над отшлифованной до блеска
Кронштадтской звонкой мостовой!
Они встречались в час заката
На перекрестке двух дорог,
И побеждала ночь бушлата
Зарю ее румяных щек.
И ветер был нетерпеливым
Над голубой равниной вод,
И кто хоть раз бывал счастливым,
Тот двух встречавшихся поймет.
В заката золотом тумане,
Смотря на невскую струю,
Она сказала: «Милый Ваня,
Скажи фамилию твою».
На миг утратив блеск и лихость
И ощутив сомнений терн,
Курсант ответствовал ей тихо,
Но все же внятно: «Крузенштерн».
Поэта явно гложет зависть:
Пиши о них, любви внимай,
Над ними яблонь старых завязь,