1957
«Мне жалко чувств, за давностью забытых…»
Мне жалко чувств, за давностью забытых,
Не год назад забытых и не два,
Как занавесом, временем закрытых,
В тумане лет лишь видимых едва.
Мне жалко их, как тех друзей хороших,
Погибших на переднем рубеже,
Кто в жизни больше встретиться не может
И с вечностью сливается уже.
Лишь редко-редко кто-нибудь прохожий
Вдруг в городском кипенье промелькнет,
На одного из тех друзей похожий, —
И острой болью душу всколыхнет.
Как тех друзей неповторимых, милых,
Мне жалко чувств, растаявших, как снег,
До времени схороненных в могилах,
Гвоздями заколоченных навек.
От них воспоминаний не осталось,
Они в стихи не перенесены.
И все труднее вспоминать их стало,
Как осенью сияние весны.
И, лишь когда навстречу, торжествуя,
Пройдет живая чья-нибудь любовь,
Хорошей, чистой завистью волнуя,
С тоской и болью я их вспомню вновь.
Мне жалко чувств, за давностью забытых,
Не год назад забытых и не два,
Как занавесом, временем закрытых,
В тумане лет лишь видимых едва.
1953
«Мы стольких в землю положили…»
Мы стольких в землю положили,
Мы столько стойких пережили,
Мы столько видели всего —
Уже не страшно ничего…
И если все-таки про войны
Я думать не могу спокойно
И если против войн борюсь —
Не потому, что войн боюсь.
А если даже и боюсь, —
Не за себя боюсь — за тех,
Кто нам теперь дороже всех,
Кого пока что век наш нежил
И кто пока еще и не жил,
Кто ни слезы не уронил,
Кто никого не хоронил.
1956
Жены погибших
Я их на улице встречаю
В год раза два, а то и раз —
Среди забот своих, случайно,
Куда-нибудь по делу мчась.
Мгновенно схватишь перемены
И увядания черты,
А я их помню довоенных,
Роскошных, майских, как цветы,
С друзьями под руку своими
У институтского жилья.
Навек остались молодыми,
Двадцатилетними мужья.
А им — тоска о них навечно.
И даже дети не у всех.
Другая молодость беспечно
Проносит мимо шум и смех…
Пойдешь замедленной походкой
И горько думаешь про то,
Что им — мужей, тебе — погодков
Не возвратит уже никто.
1957
«Порой приходит по утрам…»
Порой приходит по утрам
Такая вдруг неуязвимость,
Такая вдруг непобедимость
Порой приходит утром нам.
Ведь утро — это юность дня,
И — словно в юности — сегодня
Я с новой силой к жизни поднят,
И юность в сердце у меня.
А вечер — старость, и, устав,
Ты уязвимее под вечер,
Уже «кладешь язык на плечи»,
Верст двести за день пробежав.
Не вечер утра мудреней,
А утро, думается все же, —
Оно сильнее и моложе,
Еще на солнце нет теней;
Мне по утрам не тридцать семь,
Мне по утрам намного меньше,
Еще ни жизни и ни женщин,
Еще я юноша совсем;
Все раны сердца заросли,
И снова руки окрылились,
И снова зеленью покрылись
Холмы могильные земли.
Порой приходит по утрам
Такая вдруг неуязвимость,
Такая вдруг непобедимость.
Пишу я утром песни вам!
1956
«Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти…»
Н. С. Тихонову
Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти,
В огонь, и в воду, и в цветы,
В твои, двадцатый век, ненастья,
В твои заботы и труды,
В клубок твоих противоречий,
В слепящий солнечный клубок,
В твои парады, встречи, речи,
В твой страшный атомный рывок,
В ночную пляску тьмы и света,
И все ж подвластен нам твой бег:
Земля — корабль, а не комета.
Я твой матрос, двадцатый век.
1956
В госпитале
На миг в недавнее заглянем.
…Челябинск.
Госпиталь.
Концерт.
Как будто слушает с вниманьем
В халатах зал и с пониманьем.
Аплодисментов нет в конце…
Ты этим смутно был встревожен,
Но раненый поднялся вдруг:
— Простите —
хлопать мы не можем:
У нас
нет
рук.—
Мгновенье это походило
На замешательство в строю;
Искусство слов не находило
И молча, медленно склонило
Пред жизнью голову свою.
1957
«Иль оттого, что жизнь меня щадила…»
Иль оттого, что жизнь меня щадила
и никогда за горло не брала,
иль оттого, что молодость и сила
несли сквозь время, будто два крыла,
я многих бед не ощутил всем сердцем,
мне кажется нередко —
до сих пор
как надо, не почувствовал Освенцим,
Дахау не рассматривал в упор.
А чем же от тебя я отличаюсь,
кто у Дахау встал на пьедестал?
Ведь это только чистая случайность,
что пеплом я в Освенцимах не стал.