Джон Апдайк
Стихотворения
27 января 2009 года умер Джон Апдайк – американский писатель, имя которого уже при жизни не требовало пояснений; по крайней мере, на родине. Так, начав переводить стихи “современного классика”, я закончила переводом стихов просто “классика”. Осталось все же представить некоторые пояснения; для тех, кому они требуются.
Джон Апдайк был по-американски плодовит: за 76 лет жизни из-под его пера вышли двадцать три романа, причем последний увидел свет в конце 2008 года; и это помимо многочисленных эссе, критических статей, рассказов, пьес. С 1970 по 2002 годы девять работ Апдайка были экранизированы и поставлены на сцене. Последним в списке его наград, который включает, в том числе, и Пулитцеровскую премию, значится полученное в 2008 году признание Национальным фондом гуманитарных наук. А если говорить проще, то, полагаю, названия “Кролик, беги” или, в крайнем случае, “Иствикские ведьмы” окажутся знакомыми даже людям, которым совсем не близка современная литература. Однако стоит отметить, что, кроме прочего, были опубликованы десять сборников стихотворений Джона Апдайка – с 1958 по 2009 годы. Но, как это часто бывает, известный прозаик, он совсем не знаком русскоязычному читателю в качестве поэта. По правде говоря, Апдайк-прозаик и Апдайк-поэт не столь различны, хотя бы потому, что автор остается верным основной теме своих романов и в стихах: обычная жизнь, маленький городок, средний класс, рядовой американец. Порою даже тот же баскетболист. Вот он, женатый человек средних лет и среднего достатка, жжет мусор у себя во дворе и размышляет о смерти; вот он следит за бейсбольным матчем; вот он же обращает внимание на игру теней в своем саду; или ждет регистрацию в аэропорту, совершая очередной перелет в одиночку. Он не может уснуть, или ему жарко, или он едет отдыхать с женой. Вот и вся поэзия? Конечно, нет. Стихотворная форма, кажется, исключительно подходит для Апдайка: небольшой объем, легкая вертикальная организация, ритмизированная при желании – идеально передает динамику сменяющихся сцен той самой, обычной жизни. Один взгляд туда, одно замечание там, еще штрих вот здесь – цепко выхватывает разрозненные сцены отовсюду, собирает их со страстью коллекционера. Да и каждая из этих сцен – сама динамика, сама перемена. И мысли о небытии у мусорного бака не самый яркий пример! Цитаты из древнекитайских авторов вперемешку с бейсбольными звездами; ангел у сведенных бессонницей ног; Грааль экономкласса. И внутренняя организация текста под стать: ровный ритм вдруг спотыкается о совершенно неуместную, словно вырванную из романа, из прозы строку; или, наоборот, совершенно неожиданно появляется рифма – всего на миг, на два строки, но ради нее нарушается простой, регулярный ход. Тут и там верлибр, который, кажется, изо всех сил старается забыть о своих корнях из традиционной поэзии, натыкается то на сомнительную метафору, готовую сорваться в бездну клише, то на слишком очевидный фонетический прием. Все меняется, как может меняться ритм внутри одного стихотворения. Темная королева меняется местом с коробкой печенья, поэзия меняется в прозу и наоборот. И из этих перемен, которые, видимо, и пишет Апдайк-поэт,
Анастасия Бабичева (переводчик)
Сжигая мусор
От атомы съедавшего заряда,
Жена уснула, дышит глубже, тонет
В болоте сна – о смерти думал он.
Здесь, в доме на холме, где жил ее отец,
Он смог почувствовать: за будущим земным
Листом прозрачного стекла стоит ничто.
И видел он всего два утешенья.
Одно – живительная полнота вокруг:
Пушистых облаков, камней,
набухших почек, почвы,
Той, что дает напор его рукам, коленям.
Второе – ежедневно мусор жечь.
Любил он жар и мнимую опасность,
И как во множество вчерашних новостей,
Салфеток, ниток, чашек и конвертов
Вторгались гипнотические языки порядка.
Дао на открытой трибуне стадиона Янки
Пропорция видна на расстоянии. Отсюда
занятые трибуны
и сами игроки, кажутся частью шоу:
соорудили фигуру зверя,
три изгиба дантовой розы
или китайскую военную фуражку
с искусным орнаментом из стеблей.
“Выпав из своей колесницы,
пьяный человек остался невредим,
потому что невредима его душа.
Он не знал о том, что упал,
потому он не поражен случившимся,
он неуязвим”
Вот также и “чистый человек” – “чист”
в значении непотревоженной воды.
“Не нужно разыскивать
пустошь, топь или чащу”.
Вполне понятные колебания
противоположного подающего,
небо, эта лужайка,
толстая поджаренная шея Мэнтла,
старики, которые в замене игроков видят
личное непостоянство,
зеленые перекладины,
мокрый камень – все это для меня,
как если бы император управлял
действом лишь движением глаз.
“Ни одному королю на троне
не познать радость мертвых”,
череп сказал Чжуан-цзы.
И мысль о смерти – это мятный леденец,
как только с гимна начинается игра
и щедро палит демократическое солнце.
Внутреннее Путешествие кажется
необсуждаемо долгим,
когда мальчишки покупают
порции фруктового льда,
и, недосягаемые, словно рай,
вспыльчивые и проворные лучшие игроки
замирают, пока Берра летит налево.
Венецианские леденцы
Сколько будут наши наследники,
сбитые с толку,
в чужих пожитках запутавшись только,
ломать голову над тем, куда деть эти три
искусные имитации леденцов из стекла -
маленькие полосатые подушечки-пустышки,
сверкающие скрученные концы
как будто прозрачной бумаги?
Не будет ни подсказки, ни следа
того солнечного дня, купили их когда
в сверкающем магазине,
что несколькими дверьми
выше бара “У Гарри”, места,
где печалью так и веет
по всем свидетельствам из Хемингуэя.
Гранд-Канал тоже сверкал,
пока меньшие каналы лежали в тени,
словно змеи, высовывающие
свои мокрые языки
и скользящие на зеленые рандеву.
Опрятная продавщица, в своей надменной
итальянской пышности,