Я дружбой больше солнца обогрет.
Я дружбой больше солнца обогрет.
Но я и сам носитель этой дружбы,
Ее сторонник и ее полпред,
Ее слуга — прекрасней нету службы.
Меч, ятаган, кинжал и пистолет,
Пожар и мор, дымящиеся лужи
Вдруг прерывали мирный ход бесед,
Кольцо сжимало Грузию все туже.
Из мудрых книг слагаются костры,
Чернеют в храмах фрески от жары.
Но все осталось в прошлом и былом.
Давно «за гранью дружеских штыков»
Земля не слышит цокота подков,
Долины спят голубоватым сном.
Долины спят голубоватым сном,
На дне долин поблескивают реки.
За золотым таинственным руном
К земле грузин причаливали греки.
За веком век проходят чередой
Цари, герои, пахари, калеки…
Жизнь прорастает почкой и звездой
И каплей света в каждом человеке.
Легенды и сказания земли
Уходят в дымку, словно корабли,
В тумане тонут зыбком и седом.
Но все легенды явью обернутся,
Когда грузины вместе соберутся
В Алаверды на празднике ночном.
В Алаверды на празднике ночном
Горят костры, неистовствуют тени,
Все времена сливаются в одном,
Спектакль времен играется на сцене.
О легендарном, близком и родном
Гремит мужское слаженное пенье,
То молнию, то трудное терпенье
Я вижу в танце огненном потом.
Соседство древних ритмов и нейлона,
Автомашин и чинного поклона,
Транзисторов и пышущих углей.
Руками рвет баранье мясо каждый.
Я тоже рву. Я тоже тоста жажду.
Налейте рог серебряный полней!
Налейте рог серебряный полней,
За Родину еще не пита чаша,
За крестный путь, за скорбь и славу нашу,
Отца отцов и матерь матерей!
Мечом единства чресла препояшет
Пусть каждый из достойных сыновей,
Иль нас, как пыль, развеет суховей,
Могилы наши время перепашет.
Красивый, как бы бронзовый народ
В Алаверды на празднике поет
При виде звезд, под сенями чинар.
Зарей окрасив снежные бока,
Гомборы в небе спят, как облака, —
Земля Давида, Нины и Тамар.
Земля Давида, Нины и Тамар…
Платформ тяжелых длинные составы,
Заводы Кутаиси и Рустави,
Печей плавильных преисподний жар.
Рабочей жизни новые уставы,
Труба, шоссе, плотина и ангар,
Турбины, краны, станции и станы
И на горе вертящийся радар.
На холмах тех, где некогда спала
Та голубая пушкинская мгла,
Я слышу взрыва ищущий удар.
Но Грузия теперь, дымя и строя,
Теперь — в одеждах нового покроя —
Полна, как встарь, и прелести и чар.
Полна, как встарь, и прелести и чар
Грузинка в танце. Как бы безмятежно
Плывет, скользит — лишь бубен застучал,
И тонок стан, и платье белоснежно.
Никто ни разу взгляда не встречал
Из-под ресниц, опущенных прилежно:
Как там за ними — пламенно иль нежно?
Что там за ними — лед или пожар?
Танцор вокруг, как черный сатана,
Кружит, кипит. Но царствует она.
Он вихрь, он взрыв. Но сдержанность сильней.
Плавна, гибка, подвижна и пряма,
Грузинка в танце — женственность сама,
Горит звезда поэзии над ней.
Горит звезда поэзии над ней
Сквозь облака плывущие и тучи,
Через туман белесый и летучий
И в чистоте безоблачных ночей.
Язык грузинский, твердый и певучий,
Впитавший звон бокалов и мечей,
Ложится в строфы, полные созвучий,
В поэмы, в гимны Родине своей.
Да здравствуют грузинские поэты
И песни их, что празднично пропеты,
И каждый стих, который не допет.
А я — среди российского раздолья
И вспоминая братские застолья,
О Грузии слагаю свой сонет.
О Грузии слагаю свой сонет.
Пускай украсят бедность этих строк
Ее простор от Вардзии до Млет
И древний Джвари — каменный цветок
К тебе, Шота, блистательный поэт,
Я прихожу, как путник на порог,
Здесь после всех скитаний и тревог
Я дружбой больше солнца обогрет.
Долины спят голубоватым сном.
В Алаверды на празднике ночном
Налейте рог серебряный полней!
Земля Давида, Нины и Тамар
Полна, как встарь, и прелести и чар,
Горит звезда поэзии над ней.
1972
СЕДИНА
СЕДИНА
А. Косицыну
Не где пулеметы радеют,
Не только во время атак,
Бывают, что за ночь седеют,
За миг, за решительный шаг.
Земля дорога и сурова
Не только для бравых солдат.
Седеют за честное слово
И за
Неопущенный взгляд.
Не только железные гунны,
Не только огонь и броня.
Седеют, идя на трибуны,
Седеют, друзей хороня.
Не только пожары и муки,
Не только фугасы и кровь.
Седеют, платя за разлуки,
За горе платя и любовь.
Но, впрочем, конечно, и старость
Смиренный и седенький дед.
Возможно, ему и досталась
Она без особых побед.
Она по природе, я знаю,
Со всеми другими — одна,
И все же немного иная —
За выслугу лет седина.
1972
УГОН САМОЛЕТОВ
(Из Р. Гамзатова)
Иногда промелькнет на страницах газет
Про воздушный разбой, как нелепое что-то.
Над виском у пилота чужой пистолет,
Подневольно меняется курс самолета.
Знаем мы, что пилоты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили.
Улетает в чужую страну самолет,
Потому что у них за спиной — пассажиры.
Сзади женщины, дети, младенческий писк,
Все смешается в кашу и огненно брызнет.
У мужчины имеется право на риск,
Если риск ограничен лишь собственной жизнью.
Ах, и сам я в полете, как каждый поэт.
Я на поле любви намечаю посадку,
Но жестокость подносит к виску пистолет,
И намеченный курс я меняю с досадой.
Знают все, что поэты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили,
Но со мной совершают большой перелет
Мои песни, родные мои пассажиры.