Надпись к гробу Кантемира (стр. 158). Дата неизвестна. Впервые — в сборнике «Стихотворения Н. Гнедича» 1832 года, стр. 204. Надпись к гробу сатирика Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708—1744). В письме 1810 года Гнедич просит приятеля прислать ему «Кантемировы сонаты». Аналогичная надпись имеется и у Державина:
Надпись к гробу Суворова (стр. 159). Дата неизвестна. Впервые — в сборнике «Стихотворения Н. Гнедича» І832 года, стр. 204. Двустишие на подлинную надпись могильной плиты Суворова: «Здесь лежит Суворов» (в церкви Александро-Невской лавры в Ленинграде). Надпись эта принадлежит Державину. За несколько дней до смерти Суворова (в 1800 году) Державин был у него. Суворов спросил: «Какую же ты мне напишешь эпитафию?» — «По-моему, много слов не нужно,— отвечал Державин.— Довольно сказать: Здесь лежит Суворов».— «Помилуй бог как хорошо!» — сказал Суворов. Гнедич в своей «Записной книжке», опубликованной П. Тихановым (см. библиографию), писал: «Ни один из знаменитых людей, мне современных, не вселял в меня столько разнообразных чувств, как Суворов. Я видел в нем идеал, какой составил о героях; кроме этого, я находил в нем то, чего ни в одном герое — ни новых, ни древних веков — найти не можно. Занимаясь им, я наполняюсь глубоким удивлением к совершенному искусству полководца, почтением к славе героя, плачу при воспоминании доблестей великого человека и помираю со смеху от проказ этого чудака!»
Амбра (стр. 160). Дата неизвестна. Впервые — в сборнике «Стихотворения Н. Гнедича» 1832 года, стр. 224. Гнедич имеет в виду свойство янтаря (франц. ambre), представляющего собой застывшую смолу. В ней нетленно сохраняются насекомые или части растений, некогда попавшие в ее состав. Гнедич здесь соединяет представление об ароматической амбре и янтаре, именуемом амброй в высоком стиле. Тема эта, повидимому, взята Гнедичем из античной поэзии. См., например, две эпиграммы Марциала (поэта древнего Рима, род. около 40 года, ум. около 104 года н. э.): «De аре electro inclusa», кн. IV, эпиграмма XXXII, о пчеле, сохранившейся в веках в составе янтаря, и «De formica succino inclusa», кн. VI, эпиграмма XV, о муравье, попавшем в смолу. Последняя эпиграмма была переведена Ломоносовым для 141-го параграфа его «Риторики»:
В «Записной книжке» Гнедича (см. библиографию) есть запись: «Не амбра ли ты?» — сказал Саади куску глины, с земли его подымая. «Нет,— отвечал он,— я простая земля, но несколько времени жил с розою». Запись эта, повидимому, имеет автобиографический смысл, т. е. Гнедич имеет в виду прикосновение свое к античному эпосу Гомера.
Рождение Гомера (стр. 165). Поэма датирована автором 1816 годом. Была прочтена Гнедичем на торжественном собрании (ежегодном) Публичной библиотеки 2 января 1817 года, а затем издана отдельной книжкой: «Рождение Гомера, поэма в 2-х песнях». СПб., 1817. Примечания к поэме были написаны в 20-х годах и вошли лишь в сборник «Стихотворения Н. Гнедича» 1832 года, стр. 9—35.
Поэма и примечания к ней связаны с работой Гнедича над переводом «Илиады» и осмыслением так называемого «гомеровского вопроса» для предполагаемого развернутого комментария к поэме Гомера. См. также «Сетование Фетиды у гроба Ахиллеса».
Сиракузянки, или Праздник Адониса. Идиллия Феокрита (стр. 183). Датируется 1820—1821 годом предположительно. (Повидимому, перевод этой идиллии предшествовал созданию оригинальной идиллии «Рыбаки», 1821.) Впервые — в сборнике «Стихотворения Н. Гнедича» 1832 года, стр. 45—57, с предисловием на стр. 39—44. Является переводом (с древнегреческого языка) идиллии «Сиракузянки», или «Женщины на празднике Адониса», написанной в III веке до н. э. сиракузянином Феокритом (или Теокритом). Данная идиллия по счету пятнадцатая из числа тридцати идиллий Феокрита, дошедших до нашего времени. Гнедич выбрал для перевода эту идиллию не случайно. Именно она лучше, чем другие идиллии Феокрита, показывает ошибочность взгляда на жанр идиллии как на идеализированное изображение непременно сельской жизни. «Сиракузянки» — сцена из городской жигни. В ней раскрыты реальные черты быта и характеров, современных Феокриту. И самый перевод идиллии и предисловие к нему явились со стороны Гнедича веским обоснованием защиты античного жанра от позднейших наслоений средневековой и новой поэзии. Эта защита необходима была Гнедичу для доказательства жизнеспособности жанра идиллии. Идея Гнедича состояла в том, что жанр этот может быть применен к изображению сцен из русской народной жизни, чему доказательством и явились идиллия Гнедича «Рыбаки», «Отставной солдат» Дельвига и другие. Текст предисловия отчасти совпадает с тем предисловием к идиллии «Рыбаки», которое Гнедич затем исключил (см. примечание к идиллии). Белинский писал, что «перевод идиллии Феокрита «Сиракузянки» с присовокуплением к нему, в виде предисловия, рассуждения об идиллии есть двойная заслуга Гнедича: перевод превосходен, а рассуждение глубокомысленно и истинно» («Сочинения Александра Пушкина»). Оценивая жанр идиллии и его применение в средневековой и новой поэзии в статье «Разделение поэзии на роды и виды», Белинский делает вывод, что «отличительный характер этой пастушеской поэзии» есть «приторная, сладенькая сентиментальность, растленное, гнилое чувство любви, лишенное всякой энергии», и возмущается, что эту поэзию «выдумали на основании древних, во имя Теокрита. Чтобы показать, до какой степени нелепа эта плоская клевета на древних и на Теокрита, и чтоб дать истинное понятие об идиллии,— пишет Белинский,— представляем здесь мнение об этом предмете знаменитого Гнедича, глубокого знатока древности, проникнутого ее художественным духом, обвеянного ее священными звуками, истинного поэта по душе и по таланту. Вот что говорит он в предисловии к переведенной им с греческого идиллии Теокрита „Сиракузянки, или Праздник Адониса”». Дальше Белинский обильно цитирует это предисловие Гнедича. XV идиллия Феокрита изображает первый день Адоний, празднества в честь Адониса, юного супруга богини любви Афродиты. Адонис почитался древними как бог растительности, умирающий и воскресающий. Велением Зевса Адонис должен был проводить одну треть года в мрачном подземном царстве, в обществе влюбленной в него Персефоны, грозной повелительницы теней Аида. Остальное время он оставался на земле с Афродитой. Возвращение Адониса на землю, его воскресение к жизни и составляло первый день празднества. Второй был посвящен печальным похоронам Адониса, его проводам в подземное царство. Праздник этот принял особо пышный характер в Александрии, при дворе Птоломеев. Ритуал празднества совершался главным образом женщинами, которые выставляли великолепно украшенные изображения Адониса и Афродиты и пели гимны в честь Адониса. Таким гимном и заканчивается данная идиллия.