Там и Сизифа узрел я; жестокие муки он терпит:
Тяжкий, огромный руками обеими камень катает:
Он и руками его и ногами, что сил подпирая,
Катит скалу на высокую гору; но чуть на вершину
Чает вскатить, как назад устремляется страшная тягость;
Снова на дол, закрутившися, падает камень коварный.
Снова тот камень он катят и мучится; льется ручьями
Пот из составов страдальца, и пыль вкруг главы его вьется.
НА СМЕРТЬ БАРОНА А. А. ДЕЛЬВИГА{*}
Милый, младой наш певец! на могиле, уже мне грозившей,
Ты обещался воспеть дружбы прощальную песнь; [1]
Так не исполнилось! Я над твоею могилою ранней
Слышу надгробный плач дружбы и муз и любви!
Бросил ты смертные песни, оставил ты бренную землю,
Мрачное царство вражды, грустное светлой душе!
В мир неземной ты унесся, небесно-прекрасного алчный;
И как над прахом твоим слезы мы льем на земле,
Ты, во вратах уже неба, с фиалом бессмертия в длани,
Песнь несловесную там с звездами утра поешь!
К НЕМУ ЖЕ,{*}
ПРИ ПОГРЕБЕНИИ
Друг, до свидания! Скоро и я наслажусь моей частью:
Жил я, чтобы умереть; скоро умру, чтобы жить!
А. С. ПУШКИНУ,{*}
ПО ПРОЧТЕНИИ СКАЗКИ ЕГО О ЦАРЕ САЛТАНЕ И ПРОЧ.
Пушкин, Протей
Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!
Уши закрой от похвал и сравнений
Добрых друзей;
Пой, как поешь ты, родной соловей!
Байрона гений, иль Гете, Шекспира,
Гений их неба, их нравов, их стран —
Ты же, постигнувший таинство русского духа и мира,
Пой нам по-своему, русский баян!
Небом родным вдохновенный,
Будь на Руси ты певец несравненный.
«ПУШКИН, ПРИЙМИ ОТ ГНЕДИЧА ДВА В ОДНО ВРЕМЯ ПРИВЕТА»{*}
Пушкин, прийми от Гнедича два в одно время привета:
Первый привет с новосельем; при нем, по обычаю предков,
Хлеб-соль прийми ты, в образе гекзаметрической булки; [1]
А другой привет мой — с счастьем отца, тебе новым,
Сладким, прекрасным и самой любви удвояющим сладость!
ДУМА{*}
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Ничьей не ласкаем рукою,
От детства я рос одинок, сиротою:
В путь жизни пошел одинок;
Прошел одинок его — тощее поле,
На коем, как в знойной ливийской юдоле,
Не встретились взору ни тень, ни цветок;
Мой путь одинок я кончаю,
И хилую старость встречаю
В домашнем быту одинок:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
ДУМА{*}
Кто на земле не вкушал жизни на лоне любви,
Тот бытия земного возвышенной цели не понял;
Тот предвкусить не успел сладостной жизни другой:
Он, как туман, при рождении гибнущий, умер, не живши.
Неизвестные годы
КАВКАЗСКАЯ БЫЛЬ{*}
Кавказ освещается полной луной;
Аул и станица на горном покате
Соседние спят; лишь казак молодой,
Без сна, одинокий, сидит в своей хате.
Напрасно, казак, ты задумчив сидишь,
И сердца биеньем минуты считаешь;
Напрасно в окно на ручей ты глядишь,
Где тайного с милой свидания чаешь.
Желанный свидания час наступил,
Но нет у ручья кабардинки прекрасной,
Где счастлив он первым свиданием был
И первой любовию девы, им страстной;
Где, страстию к деве он сам ослеплен,
Дал клятву от веры своей отступиться,
И скоро принять Магометов закон,
И скоро на Фати прекрасной жениться.
Глядит на ручей он, сидя под окном,
И видит он вдруг, близ окна, перед хатой,
Угрюмый и бледный, покрыт башлыком,
Стоит кабардинец под буркой косматой.
То брат кабардинки, любимой им, был,
Давнишний кунак казаку обреченный;
Он тайну любви их преступной открыл
Беда кабардинке, яуром прельщенной!
вернуться
1
Покойный Дельвиг, во время опасной моей болезни, в дружеских разговорах, обещал написать стихи в случае смерти моей.