Выбрать главу
Я от минуты отрекаюсь, И, охладев к тому, что есть, К тому, что было, прилепляюсь, Чтоб сердца дань ему принесть.
Ковчег минувшего, где ясно Дни детства мирного прошли И волны жизни безопасно Над головой моей текли;
Где я расцвел под отчей сенью На охранительной груди, Где тайно созревал к волненью, Что мне грозило впереди;
Где искры мысли, искры чувства Впервые вспыхнули во мне И девы звучного искусства Мне улыбнулись в тайном сне;
Где я узнал по предисловью Жизнь сердца, род его эпох, Тоску, зажженную любовью, Улыбку счастья, скорби вздох,
Всё, чем страстей живые краски Одели после пестротой Главы загадочной той сказки, Которой автор — жребий мой.
Дом, юности моей преддверье, Чем медленней надежд порыв, Тем детства сердца суеверье И давней памяти прилив
Меня к тебе уносит чаще; Чем жизнь скупее на цветы, Тем умилительней и слаще Души обратные мечты.
Пусть в сей упра́здненной святыне Нет сердцу образов живых, И в отчем доме был бы ныне Пришелец я в семье чужих;
Но неотъемлемый, душевный Мой целый мир тут погребен, Волненьем жизни ежедневной Не тронут он, не возмущен.
Призванью памяти покорный, Он возникает предо мной С своей красою благотворной, С своей лазурною весной,
С дарами на запас богатый, Которых жизнь не сберегла, И с тем и теми, коих траты Душа моя пережила.
Как часто в распре своевольной С судьбою, жизнью и собой, Чтоб обуздать раздор крамольный И ропот немощи слепой,
Покинув света хаос бурный, Вхожу в сей тихий саркофаг, И мыслью вопрошаю урны, Где пепел лет, друзей и благ.
Целебной скорбью, грустью нежной Тогда очистясь, гаснет вдруг Души то робкой, то мятежной Обуревающий недуг,
Пробьются умиленья слезы, Смиряя смутный пыл в груди; Так в воспаленном небе грозы Разводят свежие дожди.
Сближая в мыслях с колыбелью Гробницы ближних и друзей, Жизнь проясняется пред целью, Которой не избегнуть ей.
Вчера, сегодня, завтра — звенья Предвечной цепи бытия, Которой в тьме недоуменья Таятся чудные края.
Рожденье, смерть, из урны рока С неодолимой быстриной, Как волны одного потока, Нас уносящие с собой,
Скорбь, радость, буря, ветр попутный И всё, что испытали мы, И всё, чем в нас надеждой смутной Еще волнуются умы;
Всё то, что разнородным свойством, Враждуя, развлекало нас, Всё равновесия спокойством Почиет в этот светлый час.
На той стене, где означаем Свои неверные следы, Где улыбаемся, вздыхаем, Подъемлем битвы и труды, —
До нас прошли, до нас сражались В шуму падений и побед, До нас невольно увлекались Порывом дум, страстей и бед.
Одни надежды и сомненья, Одни задачи бытия, Которых тайные решенья, Как недоступные края,
Обетованные мечтанью, Но запрещенные уму, Нас манят, и во мзду исканью Ввергают снова в хлад и тьму;
Одни веселья и печали Нас, и которых след остыл, Равно томили и ласкали Средь колыбелей и могил.
Почтим же мы любовью нежной До нас свершивших оный путь, И мысль о них во мгле мятежной Звездой отрадной нашей будь!
Когда ж придется нам, прохожим, Доспехи жизни сбросить с плеч, И посох странника отложим, И ратоборца тяжкий меч, —
Пусть наша память, светлой тенью Мерцая на небе живых, Не будет чуждой поколенью Грядущих путников земных.
<1830>

ОСЕНЬ 1830 ГОДА{*}

Il faisait beau en effet. Comment une idee sinistre aurait elle pu poindre parmi tant de gracieuses sensations? Rien ne m'apparaissait plus sous le meme aspect qu'auparavant. Ce beau soleil, ce ciel si pur, cette jolie fleur, tout cela etait blanc et pale de la couleur d'un linceul.

Le dernier jour d'un condamne.[1]
Творец зеленых нив и голубого свода! Как верить тяжело, чтобы твоя природа, Чтобы тот светлый мир, который создал ты, Который ты облек величьем красоты, Могли быть смертному таинственно враждебны; Чтоб воздух, наших сил питатель сей целебный, Внезапно мог на нас предательски дохнуть И язвой лютою проникнуть в нашу грудь; Чтобы земля могла, в благом твоем законе, Заразой нас питать на материнском лоне!
вернуться

1

Всё вокруг в самом деле было прекрасно. Каким образом мрачная мысль могла бы возникнуть среди всех этих очаровательных впечатлений? Всё представлялось мне теперь в другом свете. Это прекрасное солнце, это ясное небо, этот прелестный цветок, — всё стало белым и бледным, как саван. Последний день осужденного (франц.). — Ред.