Любовь беснуется под воспаленным югом;
Не ангелом она святит там жизни путь —
Она горит в крови отравой и недугом,
И уязвляет в кровь болезненную грудь.
Но сердцу русскому есть красота иная,
Сын севера признал другой любви закон:
Любовью чистою таинственно сгорая,
Кумир божественный лелеет свято он.
Красавиц северных он любит безмятежность,
Чело их, чуждое язвительных страстей,
И свежесть их лица, и плеч их белоснежность,
И пламень голубой их девственных очей.
Он любит этот взгляд, в котором нет обмана,
Улыбку свежих уст, в которой лести нет,
Величье стройное их царственного стана
И чистой прелести ненарушимый цвет.
Он любит их речей и ласк неторопливость,
И в шуме светских игр приметные едва,
Но сердцу внятные — чувствительности живость
И, чувством звучные, немногие слова.
Красавиц северных царица молодая!
Чистейшей красоты высокий идеал!
Вам глаз и сердца дань, вам лиры песнь живая
И лепет трепетный застенчивых похвал!
К СТАРОМУ ГУСАРУ{*}
Эй да служба! эй да дядя!
Распотешил старина!
На тебя, гусар мой, глядя,
Сердце вспыхнуло до дна.
Молодые ночи наши
Разгорелись в ярких снах;
Будто пиршеские чаши
Снова сохнут на губах.
Будто мы не устарели —
Вьется локон вновь в кольцо;
Будто дружеской артели
Все ребята налицо.
Про вино ли, про свой ус ли,
Или прочие грехи
Речь заводишь — словно гусли,
Разыграются стихи.
Так и скачут, так и льются,
Крупно, звонко, горячо,
Кровь кипит, ушки смеются,
И задергало плечо.
Подмывает, как волною.
Душу грешника прости!
Подпоясавшись, с тобою
Гаркнуть, топнуть и пройти.
Черт ли в тайнах идеала,
В романтизме и луне —
Как усатый запевала
Запоет по старине.
Буйно рвется стих твой пылкий,
Словно пробка в потолок,
Иль Моэта из бутылки
Брызжет хладный кипяток!
С одного хмельного духа
Закружится голова,
И мерещится старуха,
Наша сверстница Москва.
Не Москва, что ныне чинно
В шапке, в теплых сапогах,
И проводит дни невинно
На воде и на водах, —
Но Двенадцатого года
Весела́я голова,
Как сбиралась непогода,
А ей было трын-трава!
Но пятнадцатого года,
В шумных кликах торжества,
Свой пожар и блеск похода
Запивавшая Москва!
Весь тот мир, вся эта шайка
Беззаботных молодцов
Ожили, мой ворожайка!
От твоих волшебных слов.
Силой чар и зелий тайных
Ты из старого кремня
Высек несколько случайных
Искр остывшего огня.
Бью челом, спасибо, дядя!
Спой еще когда-нибудь,
Чтобы мне, тебе подладя,
Стариной опять тряхнуть.
ПОРУЧЕНИЕ В РЕВЕЛЬ {*}
(Николаю Николаевичу Карамзину)
Николай!
Как Олай
Заторчит пред тобой,
Поклонись ты ему,
Изувеченному
В поединке с грозой!
Николай!
Слушай лай —
Моря вой, будто пса
На цепи, под скалой,
Что ворчит в час ночной,
Как дразня небеса!
Николай!
Окликай
Старика за меня,
И седому хрычу —
Лысачу-усачу
Молви: «Доброго дня!»
От души
Почеши
Мокрый ус, то-то страсть!
И погладь, и похоль,
Как заморщится голь,
Как запенится пасть.
Экой черт!
С борта в борт
Как начнет он хлестать
Корабли наподхват —
Затопить землю рад,
Небеса заплевать!
Если ж тих —
Как жених,
Как невеста-краса;
Улыбается он,
Сквозь задумчивый сон,
И глядит в небеса...
Светел, чист,
Серебрист,
Чуть волнуется грудь —
Миловать бы его,
Целовать бы всего
И на нем бы заснуть!
Стонет он, —
А сей стон
Так душе постижим,
Звуки так хороши,
Что все звуки души
В песнь сливаются с ним!
Я стоял,
Я внимал
Этой музыке волн, —
И качалась душа
По волнам, чуть дыша,
Как на якоре челн.
А маяк?
Точно в мрак
Втиснут красный янтарь;
Позадернется вдруг,
То запышет вокруг,
Как волшебный фонарь.
А скалы?
Как скулы
Этой пасти морской!
Штрихберг, Вимс, Тишерт, Фаль!
Дай мне кисть, Рюисдаль,
Дай сравниться с тобой!