В них нет восторга
И печали нет,
Они — как этот
Тонкий полусвет.
А за окном
Такая глубина
Что, может, только
Музыке дана.
И перед этой
Странной глубиной
Друг друга мы
Не узнаем с тобой.
«Ты пришла, чтоб горестное — прочь…»
Ты пришла, чтоб горестное — прочь,
Чтоб земля светилась, как арена,
Чтобы третьей — только эта ночь
На огне на праздничном горела.
И пускай взывает к небу дым,
Пусть ночная кровь заговорила,
На земле мы верно повторим
Только то, что в нас неповторимо.
«Прощаясь с недругом и другом…»
Г. Улановой
Прощаясь с недругом и другом,
Взвивает занавес края,
И сцена —
Палуба моя —
Всплывает белым полукругом.
Уже тревогой
Распят фрак
Перед оркестром, ждущим знака,
И тишина — как чуткий враг,
И там,
Угаданный средь мрака,
Огромный город впереди,
Нагроможденный ярусами.
Так что ж,
Пронзай, казни, гляди
Неисчислимыми глазами!
Я здесь.
Я словно в первый раз
Свое почувствовала тело.
Я притяженье
Этих глаз
Превозмогла, преодолела.
И вот лечу, и вот несу
Все, с чем вовеки не расстанусь,
И тела собственного танец
Я вижу
Где-то там, внизу.
А как оно послушно мне,
И как ему покорны души!
Я с ними здесь
Наедине,
Пока единства не нарушит
Аплодисментов потный плеск,
Ответные поклоны тела,
А я под этот шум и блеск,
Как легкий пепел, отлетела.
«Все — без нее: и этот стих…»
В. М.
Все — без нее: и этот стих,
И утра, ставшие бездонней.
Но холодок живых ладоней
Еще я чувствую в своих.
О музыкант, лишенный рук!
Ты ощущать не перестанешь,
Как он под пальцами упруг,
Нетронуто-холодный клавиш.
И словно вновь исполнят долг
Несуществующие руки —
И ты опять услышишь звуки,
Как я тот голос, что умолк…
«В этом доме опустелом…»
В этом доме опустелом
Лишь подобье тишины.
Тень, оставленная телом,
Бродит зыбко вдоль стены.
Чуть струится в длинных шторах
Дух тепла — бродячий дух.
Переходит в скрип и шорох
Недосказанное вслух.
И спохватишься порою,
И найдешь в своей судьбе:
Будто все твое с тобою,
Да не весь ты при себе.
Время сердца не обманет:
Где ни странствуй, отлучась,
Лишь сильней к себе потянет
Та, оставленная, часть.
«К чему б теперь о днях недобрых…»
К чему б теперь о днях недобрых,
О выжженных
Вагонных ребрах,
О бомбах,
Плавящих песок?
Скользит по проводу
Пантограф,
Гудит торжественно
Гудок.
Ни станций,
От мазута грязных,
Ни лиц,
Что угольно-черны.
Несется поезд,
Словно праздник,
Где окна все освещены.
А там,
Холодный и могучий,
Стоит в запасе паровоз.
В его груди гудок ревучий,
Тревожно рвавшийся под тучи,
Все жив.
О, только б не вознес
Он голос свой,
Сирене сродный,
Туда, где мечутся лучи
Прожекторов…
…Так стой, холодный,
И отдохни. И помолчи.