Эти гордые и вместе с тем окрашенные в яркие гуманистические тона строки прямо ведут нас к пушкинским стихам о «памятнике нерукотворном», в которых Пушкин, кстати, непосредственно отталкивался от другого державинского стихотворения — «Памятник».
Осуществлять свою высокую миссию поэта — глашатая правды Державину приходилось в определенных условиях времени и места: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду, — замечал он;-политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками» (1,652). Приноравливаясь к требованиям и вкусам своей Фелицы, Державин вынужден был облекать ту истину, которую он провозглашал царям, в специально «улыбательную» (позднейший термин самой Екатерины) форму: «истину царям с улыбкой говорить». Все это вносило в его поэзию много временного и случайного. Но самое значительное и сильное в творчестве Державина определялось его высокими представлениями о роли поэзии и назначении поэта.
Виднейшее место в державинском творчестве занимает общественно-политическая тематика.
И современники и позднейшая критика охотно величали Державина, в значительной степени исходя из его же собственных слов, «певцом Фелицы». И с темой Фелицы действительно связан целый цикл державинских стихов. Самым значительным из этого цикла, если не говорить о «Фелице», является «Видение мурзы», в котором воспевание Екатерины снова перемежается острыми и смелыми сатирическими выпадами против вельмож, которые возмутились нападками на них поэта в «Фелице» и в ответ выступили с обвинениями его: одни — в «неприличной лести», другие, напротив, в недопустимой смелости — «своевольстве», с каким обращается поэт к императрице. «И словом, — как иронически, в народно-поговорочной форме заключает поэт, — тот хотел арбуза, а тот соленых огурцов» (в этих словах содержится новый намек на Потемкина, известного прихотливостью своих гастрономических вкусов, высмеянных позднее также в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева, в рассказе об «устерсах»). Своим недоброжелателям Державин отвечает с полным сознанием своей правоты и чувства собственного достоинства, в тонах, напоминающих позднейший — по аналогичному же поводу — ответ Пушкина «Друзьям».[1]
Искренность державинских признаний подтверждается последующей судьбой в его творчестве темы Екатерины — Фелицы. Сам Державин простодушно признается, что оду «Изображение Фелицы» — наиболее растянутую и, несмотря на отдельные превосходные образы и строки, одну из наиболее риторических его од — он написал с целью вернуть себе расположение императрицы после истории с тамбовским губернаторством. Но тогда он еще продолжал верить в соответствие своего портрета Фелицы «подлиннику». Однако, когда в пору своего секретарства Державин вступил в частое и непосредственное общение с императрицей, он увидел, насколько ошибался, убедился, что отнюдь не все дела Екатерины «суть красоты», понял, что она «управляла государством и самым правосудием более по политике или по своим видам, нежели по святой правде», как прямо говорит он это позднее в автобиографических «Записках» (6, 654). И с этого времени тема Фелицы в поэзии Державина замирает. «Собственный автор» Екатерины, несмотря на то, что последняя не раз заводила речь об его стихах и неоднократно, так сказать, «прашивала» его, чтобы он писал в роде «Фелицы», не мог принудить себя к этому. Державин «обещал, — рассказывает он в «Записках», — и несколько раз принимался, запираясь по неделе дома; но ничего написать не мог, не будучи возбужден каким-либо патриотическим славным подвигом» (6, 632). И в другом месте тех же «Записок» поясняет: «Не мог он воспламенить так своего духа, чтоб поддерживать свой высокий прежний идеал, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями» (6, 693). А другому личному секретарю Екатерины, тоже поэту, Храповицкому, который, выполняя желание самой царицы, призывал Державина поменьше беспокоить ее делами и требованиями правосудных по ним решений, а лучше слагать в ее честь новые хвалебные стихи, поэт со свойственными ему резкостью и прямотой ответил: «Богов певец Не будет никогда подлец».
1
То, что Пушкин, когда он писал свой ответ, вспоминал стихи Державина, наглядно показывает имеющаяся в нем строка «Языком сердца говорю», непосредственно взятая из державинского «Лебедя».