Выбрать главу
Оливы свежи и зелены Принес и бросил Мир из рук; Родства и дружбы вопли, стоны И муз ахейских жалкий звук Вокруг Перикла раздается: Марон по Меценате рвется,
Который почестей в лучах, Как некий царь, как бы на троне, На сребро-розовых конях, На златозарном фаэтоне, Во сонме всадников блистал И в смертный черный одр упал!
Где слава? Где великолепье? Где ты, о сильный человек? Мафусаила долголетье Лишь было б сон, лишь тень наш век; Вся наша жизнь не что иное, Как лишь мечтание пустое.
Иль нет! — тяжелый некий шар, На нежном волоске висящий, В который бурь, громов удар И молнии небес ярящи Отвсюду беспрестанно бьют И, ах! зефиры легки рвут.
Единый час, одно мгновенье Удобны царствы поразить, Одно стихиев дуновенье Гигантов в прах преобразить: Их ищут места — и не знают: В пыли героев попирают!
Героев? — Нет! — но их дела Из мрака и веков блистают; Нетленна память, похвала И из развалин вылетают; Как холмы, гробы их цветут; Напишется Потемкин труд.
Театр его — был край Эвксина; Сердца обязанные — храм; Рука с венцом — Екатерина; Гремяща слава — фимиам; Жизнь — жертвенник торжеств и крови, Гробница ужаса, любови.
Когда багровая луна Сквозь мглу блистает темной нощи, Дуная мрачная волна Сверкает кровью и сквозь рощи Вкруг Измаила ветр шумит, И слышен стон, — что турок мнит?
Дрожит, — и во очах сокрытых Еще ему штыки блестят, Где сорок тысяч вдруг убитых Вкруг гроба Вейсмана лежат. Мечтаются ему их тени И росс в крови их по колени!
Дрожит, — и обращает взгляд Он робко на окрестны виды; Столпы на небесах горят По суше, по морям Тавриды! И мнит, в Очакове что вновь Течет его и мерзнет кровь.
Но в ясный день, средь светлой влаги, Как ходят рыбы в небесах И вьются полосаты флаги, Наш флот на вздутых парусах Вдали белеет на лиманах, Какое чувство в россиянах?
Восторг, восторг — они, а страх И ужас турки ощущают; Им мох и терны во очах, Нам лавр и розы расцветают На мавзолеях у вождей, Властителей земель, морей.
Под древом, при заре вечерней Задумчиво любовь сидит, От цитры ветерок весенней Ее повсюду голос мчит; Перлова грудь ее вздыхает, Геройский образ оживляет.
Поутру солнечным лучом Как монумент златый зажжется, Лежат объяты серны сном И пар вокруг холмов виется, Пришедши, старец надпись зрит: «Здесь труп Потемкина сокрыт!»
Алцибиадов прах! — И смеет Червь ползать вкруг его главы? Взять шлем Ахиллов не робеет, Нашедши в поле, Фирс? — увы! И плоть и труд коль истлевает, Что ж нашу славу составляет?
Лишь истина дает венцы Заслугам, кои не увянут; Лишь истину поют певцы, Которых вечно не престанут Греметь перуны сладких лир; Лишь праведника свят кумир.
Услышьте ж, водопады мира! О славой шумные главы! Ваш светел меч, цветна порфира, Коль правду возлюбили вы, Когда имели только мету, Чтоб счастие доставить свету.
Шуми, шуми, о водопад! Касаяся странам воздушным, Увеселяй и слух и взгляд Твоим стремленьем, светлым, звучным, И в поздной памяти людей Живи лишь красотой твоей!
Живи — и тучи пробегали Чтоб редко по водам твоим, В умах тебя не затмевали Разженный гром и черный дым; Чтоб был вблизи, вдали любезен Ты всем; сколь дивен, столь полезен.
И ты, о водопадов мать! Река на севере гремяща, О Суна! коль с высот блистать Ты можешь — и, от зарь горяща, Кипишь и сеешься дождем Сафирным, пурпурным огнем, —
То тихое твое теченье, Где ты сама себе равна, Мила, быстра и не в стремленье, И в глубине твоей ясна, Важна без пены, без порыву, Полна, велика без разливу,
И без примеса чуждых вод Поя златые в нивах бреги. Великолепный свой ты ход Вливаешь в светлый сонм Онеги; Какое зрелище очам! Ты тут подобна небесам.
1791 — 1794

НА УМЕРЕННОСТЬ{*}

Благополучнее мы будем, Коль не дерзнем в стремленье волн, Ни в вихрь, робея, не принудим Близ берега держать наш чёлн. Завиден тот лишь состояньем, Кто среднею стезей идет, Ни благ не восхищен мечтаньем, Ни тьмой не ужасаем бед; Умерен в хижине, чертоге, Равен в покое и тревоге.