О! правда то, правда! Смирим же пред ним
Наш глупый мы ропот и волю дадим
Всемощной деснице солнце водить;
Бег мира превратна станем сносить,
Чтящи свой рок.
Так если с Урала златые ключи
В царский лил кладезь, их сам не пьючи, —
Я дни мнил Астреи, мир и покой
Ввесть распрей в вертеп; и с чистой душой
Благ всем желал.
Но то коль не надо, — оставим судьбам
Премудрым дать лучший здесь жребий людям
Сев, сами прикажем в нашем гнезде
Осени доброй нам дать по труде
Счастья покал.
НА ПАСТУШИЙ БАЛЕТ{*}
На дерну лежа зеленом,
Я в свирель мою играл;
В сердце цельном, не плененном,
Я любви еще не знал.
Но, откуда ни возьмися,
Подбежал ко мне дитя:
«Дай свирелку, потрудися,
Поучи», — сказал шутя.
Отдал я ему свирелку,
Начал он в нее играть;
Поиграв, мне кинул стрелку,
Стал я с стрелкой той плясать;
И со стрелкой таковою
Шестьдесят уж лет пляшу:
Не скучаю красотою
И любовь в душе ношу.
ОЛЕНИНУ{*}
Обычьев русских, вида, чувства,
Моей поэзьи изограф,
Чьего и славный бритт искусства
Не снес, красе возревновав;
В чьем рашкуле, мелу, чернилах
Видна так жизнь, как в пантомимах,
Оленин милый! вспомяни
Твое мне слово — и черкни.
Представь мне воина, идуща
С прямым бесстрашием души
На явну смерть и смерть несуща,
И, словом, росса напиши:
Как ржет пред ним Везувий ярый,
Над ним дождь искр, громов удары,
За ним — скрыл мрак его стопы —
Лежат Иракловы столпы!
Тебе — так россу только можно
Отечества представить дух —
Услуги верной ждать не должно
От иностранных слабых рук.
И впрямь огромность исполина
Кто облечет, окроме сына
Его, и телом и душой?
Нам тесен всех других покрой.
Когда наука иль природа
Дадут и дух, и ум, и вкус,
Ни чин, ни должность, ни порода
Быть не претят друзьями муз.
И только ль в поле на сраженье
И за зерцалом дел в вершенье
Сыновий нужен царству жар? —
Нет! — проклят всяк сокрывший дар.
Три дщери своего рожденья
Судили небеса послать,
Чтоб свет, красу и утешенье
На землю мрачну проливать;
Схватясь красавицы руками,
С улыбкой тихими стопами
Проходят мир, — и се в наш век
Пришли в полнощь, как Петр предрек.
Пусть дух поэта сотворяет,
Вливает живописец жизнь,
А чувства музыкант вдыхает
К образованью их отчизн;
И нас коль гении вдыхают,
От сна с зарею возбуждают,
Не стыдно ль негу обнимать?
Пойдем Сатурна побеждать!
ЛЕБЕДЬ{*}
Необычайным я пареньем
От тленна мира отделюсь,
С душой бессмертною и пеньем,
Как лебедь, в воздух поднимусь.
В двояком образе нетленный,
Не задержусь в вратах мытарств;
Над завистью превознесенный,
Оставлю под собой блеск царств.
Да, так! Хоть родом я не славен,
Но, будучи любимец муз,
Другим вельможам я не равен
И самой смертью предпочтусь.
Не заключит меня гробница,
Средь звезд не превращусь я в прах;
Но, будто некая цевница,
С небес раздамся в голосах.
И се уж кожа, зрю, перната
Вкруг стан обтягивает мой;
Пух на груди, спина крылата,
Лебяжьей лоснюсь белизной.
Лечу, парю — и под собою
Моря, леса, мир вижу весь;
Как холм, он высится главою,
Чтобы услышать богу песнь.
С Курильских островов до Буга,
От Белых до Каспийских вод,
Народы, света с полукруга,
Составившие россов род,
Со временем о мне узнают:
Славяне, гунны, скифы, чудь,
И все, что бранью днесь пылают,
Покажут перстом — и рекут:
«Вот тот летит, что, строя лиру,
Языком сердца говорил,
И, проповедуя мир миру,
Себя всех счастьем веселил».
Прочь с пышным, славным погребеньем,
Друзья мои! Хор муз, не пой!
Супруга! облекись терпеньем!
Над мнимым мертвецом не вой.
ФАЛКОНЕТОВ КУПИДОН{*}
Дружеской вчерась мы свалкой
На охоту собрались,
На полу в избе повалкой
Спать на сене улеглись.
В полночь, самой той порою,
Как заснула тишина,
Сребряной на нас рукою
Сыпала свой свет луна;
Вдруг из окон Лель блестящих
Въехал на луче верхом
И меня, нашед меж спящих,
Тихо в бок толкнул крылом.
«Ну, — сказал он, — на охоту
Если хочешь, так пойдем;
Мне оставь стрелять заботу,
Ты иди за мной с мешком».
Встал я и, держась за стенку,
Шел на цыпках, чуть дышал,
За спиной он в туле стрелку,
Палец на устах — держал.
Тихой выступкой такою
Мнил он лучше дичь найти;
Мне ж, с плешивой головою,
Как слепцу, велел идти.
Шли, — и только наклонялись
На гнездо младых куниц,
Молодежь вкруг засмеялись,
Нас схватили у девиц.
Испугавшися смертельно,
Камнем стал мой Купидон;
Я проснулся, рад безмерно,
Что то был один лишь сон.
Сна, однако, столь живого
Голова моя полна;
Вижу в мраморе такого
Точно Купидона я.
«Не шути, имев грудь целу, —
Улыбаясь, он грозит. —
Вмиг из тула выну стрелу», —
Слышу, будто говорит.