* * *
Так от века уже повелось,
Чтоб одни притворялись и лгали,
А другие им лгать помогали,
(Беспощадно все видя насквозь) –
И все вместе любовью звалось…
* * *
Нам в этом мире все давно чужи.
Мы чьи-то жмем бессмысленные руки,
Мы говорим, смеемся. Сколько лжи
И сколько в этом настоящей муки.
Но если раз, единый только раз
Мы наяву Тебя случайно встретим –
Толпа сомкнется и разделит нас…
Давно пора бы примириться с этим.
* * *
Уже не страх, скорее безразличье –
Что им до нас, спокойных и серьезных?
Есть что-то очень детское и птичье
В словах, делах и снах туберкулезных.
Особый мир беспомощных фантазий
И глазомера, ясного до жути,
Всей этой грусти, нежности и грязи,
Что отмечает в трубке столбик ртути.
* * *
Настанет срок (не сразу, не сейчас,
Не завтра, не на будущей неделе),
Но он, увы, настанет этот час, –
И ты вдруг сядешь ночью на постели
И правду всю увидишь без прикрас
И жизнь – какой она на самом деле…
* * *
Неужели ты снова здесь?
Те же волосы, рост, улыбка…
Неужели…
И снова смесь
Пустоты и тоски — ошибка.
Как-то сразу согнёшься весь.
* * *
У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
Мы скажем горько: — Да, увы,
Любили… как ещё любили!..
* * *
Мы отучились даже ревновать –
От ревности любовь не возвратится…
Все отдано, что можно отдавать,
«Но никогда не надо унывать».
(Придя домой, скорей ничком в кровать,
И пусть уж только ничего не снится.)
* * *
Не обычная наша лень –
Это хуже привычной скуки.
Ни к чему уж который день
Не пригодными стали руки.
Равнодушье («ведь не вернёшь»),
Безучастие, безнадежность…
Нежность, нежность! но ты живёшь,
Ты жива ещё в сердце, нежность?
* * *
кн. Н.П. Волконской
До того как в зелёный дым
Солнце канет, и сумрак ляжет,
Мы о лете ещё твердим.
Только скоро нам правду скажет
Осень голосом ледяным…
Из книги «Дважды два четыре» (1950)
* * *
Может быть, это лишь заколдованный круг
И он будет когда-нибудь вновь расколдован.
Ты проснешься… Как все изменилось вокруг!
Не больница, а свежий, некошеный луг,
Не эфир – а зефир… И не врач, а твой друг
Наклонился к тебе, почему-то взволнован.
* * *
Слабый треск опускаемых штор,
Чтобы дача казалась незрячей,
И потом, точно выстрел в упор,–
Рев мотора в саду перед дачей.
…И еще провожающих взор,
Безнадежный, тоскливый, собачий.
* * *
Неужели сентябрь?
Неужели начнется опять
Эта острая грусть, и дожди,
и на улице слякоть…
Вечера без огня…
Ведь нельзя постоянно читать.
Неужели опять, чуть стемнело,
ничком на кровать –
Чтобы больше не думать, не слышать
и вдруг не заплакать.
* * *
У нас теперь особый календарь
И тайное свое летосчисленье:
В тот день совсем не 1-й был Январь,
Не Рождество, не Пасха, не Крещенье.
Не видно было праздничных одежд,
Ни суеты на улице воскресной.
И не было особенных надежд…
Был день как день.
Был будний день безвестный.
И он совсем уж подходил к концу,
Как вдруг случилось то, что вдруг
случилось…
О чем года и день и ночь Творцу
Молилось сердце. Как оно молилось…
* * *
Время искусный врач,
Лечит от всех неудач,
Лечит от всех забот.
Скоро и глупый плач
Ночью (во сне) пройдёт.
* * *
Снова осень и сердце щемит –
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь в захолустье.
Очертания острые крыш…
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак… Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.