Москва: Советский писатель, 1970.
Мерцают звездные шары,
Отара черная с горы
В долину плодную стекает,
И кто-то прутиком стегает
Ягнят ленивых и овец.
Уходят прочь певец и чтец,
Щеколду сторож задвигает
В эстраде, в опере. Конец
Отрезка. Ни толпы, ни треска.
Темно. Задвинута железка.
А я, как в детстве, жду довеска
С небес, где виден продавец
И золотая хлеборезка.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Леону Тоому
Снега выпадают и денно и нощно,
Стремятся на землю, дома огибая.
По городу бродят и денно и нощно
Я, черная птица, и ты, голубая.
Над Ригой шумят, шелестят снегопады,
Утопли дороги, недвижны трамваи.
Сидят на перилах чугунной ограды
Я, черная птица, и ты, голубая.
В тумане, как в бане из вопля Феллини,
Плывут воспарения ада и рая,
Стирая реалии ликов и линий,
Я - черная птица, а ты - голубая.
Согласно прогнозу последних известий,
Неделю нам жить, во снегах утопая.
А в городе вести: скитаются вместе
Та, черная птица, и та, голубая.
Две птицы скитаются в зарослях белых,
Высокие горла в снегу выгибая.
Две птицы молчащих. Наверное, беглых!
Я - черная птица, а ты - голубая.
Качаются лампочки сторожевые,
Качаются дворники, снег выгребая.
Молчащие, беглые, полуживые,
Я - черная птица, и ты, голубая.
Снега, снегопады, великие снеги!
По самые горла в снегу утопая,
Бежали и бродят - ах, в кои-то веки -
Та, черная птица, и та, голубая.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Ночной провинции узор.
Угрюмый запах рыбных бочек.
Бессонницы лохматый почерк
Мой расширяет кругозор.
В дыре пустынного двора
Котята лужицу лакают
И пузыри по ней пускают,
Как человечья детвора.
На голом рынке за углом
Лежит пустая таратайка,
Там копошится птичья стайка
В арбузе ярком и гнилом.
Под крышей пляжного грибка
Сижу с бродячею собакой,
И пахнет йодом и салакой
От бесподобного зевка.
Несется в небе сателлит,
Собор во мраке золотится,
Бродячий зверь не суетится,
А рваным ухом шевелит.
Он дышит ровно, сладко, вслух,
Невозмутимо. И похоже,
Его бездомный крепкий дух
Здоров - не лает на прохожих.
Как будто морде шерстяной,
Чье бормотанье бессловесно,
Уже заранее известно,
Что и над ней, и надо мной,
И над чистилищем залива
Зажжется что-то в вышине,
Отвалит жизни ей и мне
И всё разделит справедливо!
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки,-
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Так названивают льдинки
Возле елочного зала,-
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Так бурликал на полянке
Тот ручей, где я играла,-
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Я как раз посерединке
Жизни собственной стояла,-
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Я снаружи и с изнанки
Ткань судьбы перебирала,-
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Тихо музыка играла
На Полянке, на Ордынке.
Мама стекла вытирала,
Где в обнимку мы на снимке.
Бумазейкой вытирала,
Просветляла облик в рамке.
Тихо музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало,-
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.
В саду пиликало и пело -
Журчал ручей и цвел овраг,
Черешни розовое тело
Горело в окнах, как маяк.
Душа дождем дышала сладко,
Подняв багровый воротник,
И, словно нежная облатка,
Щегол в дыхалище проник.
Во мне бурликнул свет, как скрипка,
Никто меня не узнавал,-
Такая солнечная глыбка
Преобразила мой подвал.
С тех пор прошло четыре лета.
Сады - не те, ручьи - не те.
Но помню просветленье это
Во всей священной простоте.
И если достаю тетрадку,
Чтоб этот быт запечатлеть,
Я вспоминаю по порядку
Все то, что хочется воспеть.
Все то, что душу очищало,
И освещало, и влекло,
И было с самого начала,
И впредь исчезнуть не могло:
Когда мы были молодые
И чушь прекрасную несли,
Фонтаны били голубые
И розы красные росли.
Юнна Мориц. Лоза.
Книга стихов 1962-1969.
Москва: Советский писатель, 1970.
Памяти Михаилу Светлову1
Когда вокзалы стали мне ночлегом,
А телеграфы - письменным столом,
Взошел январь, изъяны сдобрил снегом,
И люди мерзли даже под крылом.
В троллейбусе оттаивали руки
И покрывались огненной корой.
С отцом навеки я была в разлуке
И в горькой распре с мамой и сестрой.
Они писали почерком наклонным,
Слова от боли ставя невпопад,
Что я была недавно чемпионом
Химических и физолимпиад.
Что я качусь, качусь неумолимо,
И докачусь, и окажусь на дне,
И странно, что народ проходит мимо