Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюковой

Критик вообще резко отзывается о некоторых принципах поэзии Мятлева, в частности отвергает «макаронический» стих. На этом основании он отвергает и одно из лучших сатирических стихотворений Мятлева «Сельское хозяйство», построенное как своеобразный диалог, в котором одна сторона говорит по-русски, другая — по-французски.

Как ясно из приведенных цитат, критиков смущала прежде всего раздвоенность героини-повествователя. Действительно, если рассматривать этот образ как слитный, связанный в некоем единстве, как цельный характер или как тип, то Курдюкова начинает казаться странно раздвоенной: она и умна, и образованна, и начитанна — и одновременно груба, тупа, невежественна.

Для ее характеристики у Мятлева есть два приема, повторяющихся из главы в главу. Каждую свою поездку в тот или иной город, в тот или иной дом она заканчивает упоминанием о том, что она голодна, и описанием меню ее обеда или ужина, и в каждой главе обязательно присутствует хвастливое и донельзя смешное описание туалетов, в которые она облачается на приемы, в гости, на званые вечера. Вот описание одного из обедов в главе о поездке по Швейцарии:

Но пора нам и к столу,
Чтоб не дожидались втуне
Нас обедать в Лаутербрунне.
Как пришли мы — на столе
Суп стоял. Ком в у вуле,
Есть минуты, есть и журы,
Где все прелести натуры
Променяешь на кусок
Буженины, на задок
Жареной простой пулярдки!
Инспирацьи как ни жарки,
А желудок не свой брат!

Это далеко не самое подробное из описаний меню ее обедов, завтраков и ужинов, по представляющее, так сказать, «теоретическое обоснование» этих описаний. Она на всем протяжении поэмы упоминает о еде и подробно, со вкусом и удовольствием, описывает, что было съедено, отличаясь при этом аппетитом Гаргантюа.

Таким же сквозным мотивом является и мотив туалетов Курдюковой:

Хочется мне быть одетой
Как возможно манифик —
Суаре дипломатик.
Отличилася Анета:
Я прекрасно разодета,
Жемчуги и де коро,
Э ма роб а гран каро,
Черной блондою обшита,
Дез-аграф из малахита,
Башмаки кулер сафран,
Э де букльз-а л'анфан,
А над ними диадима,
С мозаикою из Рима,
И вуаль ан петинет,
А в руке большой букет.

Но образ Курдюковой построен не столько на этих внешних мотивах, сколько на нелепости и невежестве ее рассуждений. Она начитанна — вспоминает и Карамзина, и многих других авторов, но эти ассоциации часто завершаются комическим резюме, нелепым применением цитаты:

Остров Борнгольм! Кто не знает?
Русский всякий тут вздыхает,
Потому что Карамзин
Сочинил роман один
Пречувствительный, презнатный,
И притом весьма приятный.
Мне же — что таить грехи? —
Очень нравятся стихи:
«Законы осуждают
Предмет моей любви»,[55] —
Они напоминают
Волнение в крови,
Когда, будучи при месте,
Кажется, рублей за двести,
Мой супруг попал под суд.
Как я их певала тут!
Как я в горести мечтала,
Что в Борнгольме я вздыхала.
В мыслях слились Курдюков,
И законы, и любовь.

Такое неожиданное применение находят в рассуждениях Курдюковой не только цитаты, но и предметы, которые она видит, и исторические легенды, которые ей рассказывают. Упоминая о противоречащих друг другу теориях, встречающихся в науке, она пишет:

...По мне, наука
Преопаснейшая штука!..
...В философии, заметим,
Что за перекоры встретим
О врожденности идей!
У малюток, у детей,
У ребенка в колыбели
Мысли, дескать, уж созрели;
Он их в свет с собой несет.
Он кормилицу сосет,
А уж ведает, бедняжка,
Что песочница не чашка,
Что подсвечник не фонарь
И что поп не пономарь.
Для чего же воспитанье,
Для чего? Ну, для узнанья,
Ошибается ли он.

55

Цитата из стихотворения в повести H. M. Карамзина «Остров Борнгольм».