1889
Сафо
Темноокая, дивная, сладостно-стройная,
Вдохновений и песен бессмертных полна, –
На утесе стояла она…
Золотилася зыбь беспокойная,
На волну набегала волна.
Ветерок легкокрылый, порой налетающий,
Край одежды широкой ее колыхал…
Разбивался у ног ее вал…
И луч Феба, вдали догорающий,
Ее взглядом прощальным ласкал.
Небеса так приветно над нею раскинулись,
В глубине голубой безмятежно-светло…
Что ж ее опечалить могло?
Отчего брови пасмурно сдвинулись
И прекрасное мрачно чело?
Истерзала ей душу измена коварная,
Ей, любимице муз и веселых харит…
Семиструнная лира молчит…
И Лесбоса звезда лучезарная
В даль туманную грустно глядит.
Все глядит она молча, с надеждой сердечною,
С упованьем в измученной страстью груди –
Не видать ли знакомой ладьи…
Но лишь волны чредой бесконечною
Безучастно бегут впереди.
3 дек. 1889
Сафо в гостях у Эрота
Безоблачным сводом раскинулось небо Эллады,
Лазурного моря прозрачны спокойные волны,
Средь рощ апельсинных белеют дворцов колоннады,
Создания смертных слились с совершенством природы.
О, тут ли не жизнь, в этой чудной стране вдохновенья,
Где все лишь послушно любви обольстительной власти?
Но здесь, как и всюду, таятся и скорбь, и мученья,
Где волны морские – там бури, где люди – там страсти.
На холм близ Коринфа, где высится храм Афродиты,
Печальная путница входит походкой усталой.
Разбросаны кудри, сандалии пылью покрыты,
И к поясу лира привязана лентою алой.
Уже доносились к ней смеха и пения звуки,
Уж веял зефир, ароматами роз напоенный…
К стене заповедной с мольбой возвела она руки,
И тихо «люблю» прошептал ее голос влюбленный.
Вмиг дверь отворилась от силы волшебного слова,
И взорам пытливым представился сад Афродиты,
Где в каждом цветке все услады блаженства земного,
Любви торжествующей, были незримо разлиты.
Прекрасные дети: Нарцисс, Ганимед и другие
Оставили игры и путницу все обступили
– Могу ли я видеть Киприду, мои дорогие?
Спросила их дева, хитон отряхая от пыли.
– Богини нет дома, – Нарцисс отвечал без смущенья, –
– На свадьбу в Милет пригласили ее и Гимена,
Но с нами Эрот, – перед ним ты повергни моленья,
Да кстати, о милая, выпусти крошку из плена!
Тут мальчик раздвинул жасмина пахучие ветки…
Прелестный ребенок, сложив мотыльковые крылья,
В оковах лежал в глубине позолоченной клетки
С унылым сознаньем неволи, тоски и бессилья.
– Клянуся Кипридой, терплю понапрасну я, дева!
За детскую шалость томлюся теперь в заключенье! –
Вскричал он, и глазки его заблестели от гнева, –
А пухлые ручки решетку трясли в нетерпенье.