Стикс похолодел. Кого-то убили? Сердце гулко бухало у горла. Глаза расширились от ужаса. Он ничего не делал, но что если его вечная спутница – неудача, перекинулась на тех, кто слишком близко с ним общался? И тогда похищенная и убитая… Светлана?
Желудок скрутило от подкатившего ужаса. Пальцы мелко задрожали. Он почти не осознавал что происходит вокруг, почти не чувствовал как два милиционера вытащили его из квартиры, спустились по лестнице.
– Я так и знал, что ты поплатиться за кражу моих вещей, гаденыш, – в нос ударил резкий запах табака, смешанного с алкоголем и отвратительным смрадом не леченных зубов. – Оставьте этого гада мне, меньше мороки будет. Я его во дворе прикопаю.
– Дело больно громкое, так что не в этот раз, мужик.
– Но ты можешь прийти к нему на свидание, если так охота кулаки почесать.
– Я ничего не сделал, – пересохшими губами прошептал художник.
– Ты как минимум украл мои вещи, урод! – тяжелый кулак ударил точно в висок. – А ещё из-за тебя умерла Анастасия! Сгорела за час после твоего уебанского прыжка из окна!
Стикс задохнулся. Мир поплыл, подернувшись гнилостно-коричневыми пятнами, в ушах зазвенело. Удары чудились словно сквозь большую плотную подушку. Безвольной куклой он болтался в руках правоохранителей, пока отец молотил по нему словно по боксерской груше. Боли не было. Лишь абсолютная всепожирающая пустота.
* * *
Боли не было. Лишь абсолютная всепожирающая пустота, оставшаяся где-то внизу живота. Света не знала сколько прошло времени, сколько мужчин побывало в её вагине. Звенящим предчувствием распирало голову изнутри так же сильно как сильно хотелось блевать. Свесившись с атласных простыней, Светлана исторгала на красный ковер жалкие остатки последней еды, перемешанные с желчью. Комната была пуста. Даже проклятый врач, сидевший с ней всё время до потока странных мужчин, не желал прийти помочь ей. Даже бутылки воды не было поблизости, равно как и сил доползти до ванной или хотя бы застонать.
В голове гулко бухало, словно кто-то изнутри долбил по черепу мягким молоточком. Уши заложило от тоненького свиста, а в глазах стремительно темнело. Руки исчезали в этой темноте. Медленно терялась чувствительность в ногах, словно кто-то стирал их твердой рукой из этой реальности. На грудь с силой давил невидимый великан. Тело всё меньше и меньше слушалось. Куда делось то ощущение экстаза, что было еще полчаса назад? В носу нестерпимо щипало от едкого запаха рвоты.
Светлана попыталась пошевелиться, почувствовав открывающуюся дверь. Нет, пожалуйста, только не еще один! Она больше не выдержит! Больше не сможет!
Вспышкой вернулось осязание. Грубая веревка стянула запястья и лодыжки, чьи-то руки совершенно неаккуратно вытерли салфеткой ее рот, больно дернули за волосы. Словно колбасу на рынке, Светлану подняли, забросили на плечо и куда-то понесли. Дышать становилось всё труднее, в голове разливалась тянущая боль с каждым шагом носильщика.
– Ваш товар, – констатировал громкий голос, раздавшийся в ушах болью.
– Положите в багажник. Деньги, как и договаривались.
Снова мерзкий запах бензина от которого кружится голова, противный колючий ворс, теснота. Надо бежать. Пожалуйста, тело, шевелись, мать твою! Бежать! Бежать! Крышка медленно захлопнулась над головой. Бежать!
* * *
Надо бежать. Это осознание настигло Стикса в тот момент, когда уже сидя в полицейском уазике, он слушал разговор курящих возле машины милиционеров. Слушал, но не разбирал ни слова. В голове пухлым одеялом разливалась пустота и лишь единственная мысль билась о стенки черепа: надо бежать.
Будто загипнотизированный этой мыслью, художник выскочил из машины и рванул прочь. Он с трудом разобрал удивленные и злые возгласы за своей спиной, быстро свернул в грязный переулок. В такие закоулки машина не проедет, но куда дальше? Подальше! Подальше отсюда!
Ноги сами несли Стикса по улицам. Он петлял между домами, видел только грязный асфальт под ногами, смазанным пятном улетающий вдаль. Странно, но он не задыхался. Только жжение в груди смутно угадывалось подсознанием.
Направо. Налево. Куда? Куда бежать? Его найдут везде, выколотят всю дурь и посадят за ужасную неудачливость. Хватит. Хватит с него этого города, этого мира. Не зря во сне приходила черная кошка. Может, подсказывала последний шанс не попасть в эту бездну.
Вот он! Маршрут! Грязные переулки, плохо освещенные улицы замелькали еще быстрее. Нужная дверь, подпертая рыжим кирпичом, грязные лестницы, ядовитые граффити, головокружение и тошнота. Новые ботинки со стуком пересчитывали ступеньки. За спиной словно выросли крылья второго дыхания. Яркая боль.