– Антон, ну зачем мне искать у кого прикурить, если своя зажигалка есть?
– Машину, Света, не сигарету. И не вздумай кидаться с зажигалкой к бензобаку. Дура ебаная, – короткие гудки.
– Вот мудак! – она в ярости бросила телефон.
Ну и что теперь делать? Может, попробовать вернуться и попросить генерального подвезти? Если он, конечно, еще там. Подхватив сумку и зонтик, Светлана вылезла из автомобиля обратно под серый дождь и с яростью хлопнула дверью.
"Как жаль…" – будто простонало железо.
Всего несколько шагов отделяли ее от заветного здания когда возмездие настигло свою жертву. Глухой стук по черепу, разливающаяся боль и темнота. Светлана с трудом осознала, что ее куда-то тащат, больно схватив за волосы. Помутневшее сознание ухватило мгновенье, когда чья-то рука подняла с асфальта выроненный зонтик.
"Этот Саша. Всё из-за него," – с яростью подумала Света и отключилась.
* * *
Стикс отложил кисть, оглядел получившуюся картину. Что-то незримо напрягало в этой работе. Светлана спала на чем-то сером и грубо ворсистом, неудобно прижав локти к груди и колени к животу. Может стоило изобразить более широкий кадр? Пририсовать вокруг квартиру или ножки кровати. Почему она спит на такой грубой поверхности? Почему поза больше напоминает не здоровый сон, но скорее отключку от болезни или употребления веществ?
Художник перевел взгляд на мать. Наверное, он рефлекторно изобразил подругу в той же позе, что и больную женщину, спящую на его глазах каждый день. Честно говоря, никаких других спящих людей, кроме собственных родителей, к семнадцати годам он и не видел.
В гости никто не приглашал, девушки никогда не было, да и не то чтобы он от этого страдал. Зато страдал отец, который прямо заявил, что сын, не желающий смотреть ни на одну бабу, ему не нужен. Стикс не был уверен, что был нужен отцу и до того, но его мнения никто не спрашивал. Мать, тогда чувствовавшая себя куда лучше, потащила ребенка к врачу, и дело чуть не кончилось лишением родительских прав. Человек в белом халате страшно ругался: "Какого полового созревания вы хотите, если ребенок регулярно не доедает, подвергается воздействию табака и алкоголя?! Может, он ещё летать должен научиться?!"
Стикс плохо запомнил тот визит. Сразу по возвращении домой, узнав новости, отец вывел его на улицу и избил. То, что юноша в свои пятнадцать выглядит хорошо если на одиннадцать до этого эпизода никого не волновало, но молодой врач каким-то образом поднял бурю в маленьком городке. Несмотря на ухудшающееся самочувствие, Анастасия бегала по инстанциям, умоляя не отнимать единственного ребенка. Буря продолжалась ровно до того момента как история перестала быть обезличенной. Стоило полицейским и журналистам увидеть истощенного художника, как их энтузиазм утихал.
"Доктор наверное ошибся. Не стоит тратить на него время и средства федерального бюджета. Этот и так конченый," – эти и многие другие слова холодным пеплом падали в душу.
С тех пор минуло два года, за которые мать буквально сгорела. Это всё тот случай виноват. Если бы не та нервотрёпка, ничего бы не было.
Закусив губу, чтобы не завыть, художник скорчился над рисунком, схватившись за голову.
Он не хотел такого для своей дорогой матери. Анастасия была светом в его темной жизни. Стикс помнил, как она увозила его загород и долго гуляла по яркому цветочному полю. Если бы не его, Стикса, несовершенство… Если бы только он смог тогда скрыть ото всех своё безразличие к продолжению рода.
В голову словно вонзились два раскаленных штыря. Как же больно. Как же… хочется спать. Зрение поплыло и женщина на картинке слабо дернулась во сне, сжала пальцы. Рядом кто-то застонал. Скомкав мозоливший глаза рисунок, художник отбросил его в сторону, уселся на пол, сложил голову на краешке кровати матери и, глядя на ее лицо, почти сразу же уснул.
* * *
Светлана застонала, дернулась и слабо сжала пальцы. Голова болела как на утро после хорошей вечеринки, где был далеко не только алкоголь. Она попыталась ощупать голову, но даже от этого лёгкого движения затошнило. Вокруг было темно, тесно и душно. Невозможность выпрямить ноги или хотя бы разогнуться корпусом накатила волной удушливой паники. С паникой тошнота стала невыносимой и ее обильно вырвало на собственные волосы. От досады она закричала и тут же скорчилась от нового приступа рвоты и поистине адской боли.
Неожиданно яркий свет хлынул сверху.
– Твою мать, слышь, лечило, ты бить поаккуратнее не мог? Она вся обблевалась! – Громкий голос резанул по ушам Светы и она заплакала.