Он подтрунивал над ней, а она изо всех сил пыталась доиграть свою роль: изобразить неприступность. Лили снова опустила ресницы, поигрывая жемчугом, потом пошла поставить пластинку на граммофоне. При первых тактах чарльстона она решила ответить на его вызов:
— Ты должен был жениться на мне восемь лет назад! Я только этого и ждала, с первых дней. Для этого я…
Вентру прервал ее:
— Ты еще лучше, чем прежде. Более волнующая. И современная мода тебе очень к лицу.
Она рассмеялась напускным икающим смехом.
— Восемь лет назад ты для меня ничего не значила.
— Я знаю, ты уже это сказал. Впрочем, эти слова ты перенял у Файи.
— Никогда не произноси этого имени! — Его рот исказила странная гримаса. Он схватил ее запястья: — У тебя маленькие руки, Лиана. Маленькие и крепкие, как у тех девушек, которые строят. Ты чертовски красива, но ты дьявол. Ты создана для меня. И потом, твой голос…
Лиана ждала, вслушиваясь в легкое поскрипывание иглы, в звуки опять начавшегося дождя. Казалось, Вентру забрал все оставшиеся у нее силы. Она могла бы его оттолкнуть, но уже не способна была оторваться от него. Было ли это итогом долгих лет терпения: усталый человек на пороге смерти, который предлагал ей свое имя и ребенка Файи?
Он хотел привлечь ее к себе. Она еще сопротивлялась.
— Тут не о чем думать. Никаких уверток. Да или нет, сразу. Это должно быть «да». Я дарю тебе имя и ребенка. У тебя нет выбора.
Лиана должна была упасть в его объятия, отдаться ему, следовать за ним, но она взяла опять на руки Нарцисса и сказала нежным голосом:
— Дай мне сутки. Нужно время, чтобы привыкнуть к этой мысли.
— Хорошо. Но ни часа больше. Я жду тебя завтра вечером. Адрес прежний.
Из салона Вентру вышел в сад и, не дойдя до ограды, обернулся.
Лиана подумала, что он неважно себя почувствовал и хочет, чтобы она проводила его до лимузина. Но он крикнул ей, как последнее предупреждение:
— Запомни, Лиана! Ты сказала «да»!
И его надломленный силуэт исчез в темноте.
Лили осталась на крыльце — у нее не было сил вернуться в дом. Что делать? Ребенок против всей этой комедии — такова цена Вентру. Игра за жизнь. И она будет пленницей навеки.
Мальчик видел ее фотографии, сказал Вентру, и принимает ее за мать. Значит, уже поздно. Она смутно помнила его новорожденным, ей показалось тогда, что он очень похож на Файю: светлые волосы, нежная кожа, такой хрупкий вид, что казалось, он не выживет. Следовало ли принять его в виде подарка? Ядовитого подарка, разумеется, как и все подарки Файи в тех редких случаях, когда ее могла посетить такая идея. Но Лиана не могла его отвергнуть, у нее не было выбора: игра закончена. Надо покориться. Смириться в последний раз.
Дождь продолжался, налетая с неравномерными порывами теплого ветра, с проблесками на горизонте, убегающими тучами, все больше открывающими сумасшедшую луну. Деревья, окружавшие виллу, дрожали, невнятно скрипели, и Лили хотела затеряться в них, забыться в своем отчаянии. И снова Вентру оказался прав. Она думала изображать фатальную блондинку, возвышенное существо, но Лили была земной женщиной, и все, чего она желала сейчас — умереть или уехать. Уехать все равно куда, все равно как, но наконец уехать туда, где не будет больше ничего, кроме открытого неба, сильного ветра, плодородной земли. Чтобы строить. Чтобы растить. Чтобы создать новую жизнь.
Она снова услышала урчание мотора, но приняла его за отдаленные раскаты грома, и решила немного пройтись, перед тем как вернуться на виллу. Еще один дом, который ей предстоит покинуть. Если бы впереди светила надежда хоть на толику любви, было бы легче. Но уезжать вот так! Утром вновь нанести макияж, освободить все шкафы, упаковать чемоданы и отбыть в тюрьму Вентру…
Лили отряхнула капли дождя с волос и вошла в дом. На пороге своей комнаты она собиралась потушить свет, когда Нарцисс бросился к ее ногам.
— Что же ты никак не успокоишься! — отругала она его.
Он не отставал, поднял хвост трубой, терся о ее руки, весь выгибаясь. С некоторого времени его одолевали странные приступы. Это началось с того дня, когда она обнаружила на его черной шерсти в области шеи большое седое пятно, не перестававшее увеличиваться. Как бы подтверждая свое имя, Нарцисс приходил в ярость, когда на его пути возникало зеркало, и останавливал свой пронзительный взгляд на этом белом воротнике — скорее знаке старости, нежели символе мудрости, свойственной этому возрасту.