– Степан Антонович, ты же знаешь историю нашего полка?
– Так точно! Полк с началом войны был развернут на базе сто тридцать шестого отдельного батальона конвойных войск НКВД.
– Верно! Так вот, говоря языком контингента, который личный состав батальона и сопровождал, – фартовый ты, капитан! Ну сам посуди. Войну ты начал с первой же минуты, два раза выходил из окружений, пройдя пешком с западной границы до Смоленщины. Здесь воевал на самом горячем участке. Снова выжил, получил шпалу и орден. И все это за четыре месяца! Нашел семью. Побывал на той стороне!
Комполка, подняв палец, кивнул в сторону Портала.
– Продолжаю. За это мог иметь неприятности. Но! Новые друзья твоей жены на той стороне оказались людьми непростыми. Это мягко говоря. И не сочли затруднением замолвить за капитана Гришина словечко перед самим представителем Ставки, комиссаром государственной безопасности Цанавой Лаврентием Фомичом! Казалось бы, уже явный перебор везения, однако нет! Как ты знаешь, на базе наших трех полков охраны тыла формируется мотострелковая дивизия, в штате которой имеется танковый полк, а в нем мотострелковый батальон, командиром которого был назначен очень заслуженный и хорошо известный в верхах майор. И он должен был прибыть к новому месту службы сегодня ночным самолетом. Но он же не знал, что в нашей дивизии и конкретно в двести пятьдесят втором полку есть человек, у которого Фарт – второе его имя. Поэтому уже на аэродроме в Москве майор поскальзывается и – бац! Двойной перелом ноги со смещением костей. Госпиталь на два месяца минимум. И то, наверно, еще с палочкой походить и после него придется. А война не ждет. О сроках ты в курсе. В общем, принимается решение срочно назначить комбатом самого опытного ротного. И таковым из трех полков оказался капитан Гришин. Что я там говорил несколько дней назад о вычеркивании тебя из списков на повышение должности? Забудь! Приказом по дивизии ты назначен на должность командира мотострелкового батальона танкового полка. Все документы уже отосланы. Тебе срок до вечера сдать дела и убыть к новому месту службы. Где танкисты стоят, знаешь?
– Так точно!
– Кого оставишь за себя?
– Командира второго взвода. Он справится.
– Это мы решим сами. А пока роту ему передай. И это… Не подкачай! Доверие нужно оправдывать. Прощаться не будем, не за линию фронта отправляешься. В одной дивизии служить будем, еще встретимся.
После этих слов командир протянул Степану руку на прощание. Следом поднялись со своих мест комиссар и начштаба. Попрощались тепло, что-то говорили, Гришин в ответ благодарил, но был немного не в себе. Выйдя от комполка, на автомате дошел до своей палатки. Собрал нехитрый скарб, поместившийся в сидоре, и двинул в парк. Неизвестно откуда, но в роте уже все знали о новом назначении ротного. Через несколько минут вокруг Гришина собралась толпа. Степан шепнул командиру второго взвода, тот подал команду строиться, и через минуту рота стояла перед ним в двухшереножном строю. У Гришина комок встал в горле. В строю было много новичков, занявших места убитых и раненных в последних боях, но рядом с новичками стояли и те, с кем он пробивался из-под Бреста. Их было немного, всего лишь несколько человек, но за эти месяцы боев они стали частью его самого, а он – их частью. Побольше было тех, кто воевал рядом с ним уже в составе 252-го полка. И они уже успели стать практически его семьей. Расставался он сейчас не просто с прежним местом службы, а с частью самого себя и с родственниками. Обведя глазами строй, хриплым от волнения голосом он поблагодарил бойцов за службу и выразил уверенность, что они всегда могут положиться на него, а он на них, если судьба сведет их снова в бою. Рота дружно ответила. Объявил, что за командира роты пока остается командир второго взвода, и отправил роту продолжать регламентные работы на технике. После этого ввел остающегося за него комвзвода-2 в курс дел и дал несколько коротких советов. Затем пожал тому руку и, закинув сидор на плечо, двинулся в расположение танкового полка.
Вечером Гришин после представления командиру полка прибыл в расположение своего батальона, который на этот момент состоял из нескольких десятков человек и шести больших армейских палаток, одна из которых была его новым домом и штабом одновременно. Расположившись за сбитым из плохо оструганных досок столом, он открыл штатное расписание батальона и вслух произнес: