— В общем, так, братва, Валюхе мы уже ничем не поможем. В больницу везти бессмысленно, по ходу, он уже отошёл… Ну да, нет больше Вальки с нами.
— Да как так — то!
Андрюха стянул маску и теперь размазывал по лицу слёзы. Макар, тоже успевший избавиться от надоевшей маски, кусал губы и хмуро смотрел в сторону.
— Настоящий «сокол», не думая отдал свою жизнь за товарища, — вздохнул Кистень. — Жаль, что придётся его оставить здесь.
— В смысле здесь? — перестал хлюпать носом Андрей.
— А что ты предлагаешь с ним делать? Домой везти мёртвого? Позвонишь в дверь, вот, мол, сына вашего привезли, принимайте, так что ли? Макар! Держи ключи от машины, принесешь канистру с бензином. Ну чего встал, вперёд!
— Да вы чё, Вальку поджигать что ли собрались?
— Ещё одно слово, и ты ляжешь рядом с ним. Ступай во двор и жди меня, продышись.
Макар обернулся быстро, получив канистру, Кистень велел обоим убираться в машину и сидеть там до его появления. Плеснул на мёртвого Валентина, на оконную занавеску, по углам, после чего взял со стола коробок спичек. Огонь резво принялся пожирать всё вокруг, и Кистенёв, бросив прощальный взгляд на кровавый натюрморт, схватил в одну руку баул с деньгами, в другую полупустую канистру и рванул прочь, на ходу думая, что зря протирал полотенцем рукоятку ножа, та всё равно расплавится во всепожирающем пламени.
Глава 11
Подавать заявление в Грибоедовский ЗАГС мы с Леной решили отправляться в ближайший вторник. Я работал во вторую смену, а вот ей пришлось отпроситься до обеда, кто знает, сколько нас в этом заведении промурыжат. Оставшись один в квартире невесты, я от нечего принялся копаться в книгах, и между томиками Цветаевой и Агаты Кристи обнаружилась общая тетрадь в серую обложку, на которой шариковой ручкой было написано «Дневник». Чувствуя, что занимаюсь чем — то нехорошим, не удержался и принялся листать. Тетрадка была заполнена почти до конца, чистыми осталось с пяток листов. Первая запись датировалась 8 марта прошлого года, а последняя была сделана в конце этого февраля. Невольно вчитался, чувствуя, что начинаю краснеть.
«Мне кажется, я совсем потеряла голову от любви. Вчера он уходил ночевать в своё общежитие, а мне хотелось вцепиться в него руками, и не отпускать в эту тьму, которая, как мне казалось, разлучит нас с ним навсегда. Я всё время боюсь, что однажды он не придёт, а я буду сидеть у окна и ждать, ждать в тщетной надежде, пока не превращусь в высохшую мумию и не рассыплюсь прахом. Не знаю, что со мной происходит, все мысли только о нем. Мама тоже заметила, что я стала сама не своя, женская интуиция её не подвела, заявила, что я влюбилась, как первоклассница, и пора уже объект моих воздыханий приводить знакомиться с родителями. Хотят, чтобы мы пришли вдвоём 8 марта. Завтра ему скажу. Мне почему — то боязно вести его на смотрины, всё это попахивает каким — то мещанством, кажется, что он может обидеться, и я потеряю его навсегда. Хочу быть с ним рядом всегда, каждую минуту, чувствовать его запах, слышать его голос, ловить его взгляд, как преданная собачка ловит взгляд своего хозяина… Если он скажет: «Прыгай с моста в ледяную воду», прыгну не раздумывая! Не знаю, чем всё это закончится: либо я и впрямь сойду с ума, либо мы будем вместе и умрём в глубокой старости в один день».
Я вернул дневник на место. Никогда не чувствовал за собой излишней сентиментальности, но сейчас в горле отчего — то стоял ком, а в носу пощипывало. Вот уж не думал, что кто — то способен так в меня влюбиться. Да я и сам влюблён в Ленку без памяти. Что ж, всё, что ни делается — к лучшему, и наш сегодняшний визит в учреждение, где регистрируются браки — лишнее тому подтверждение. Даже я, считавший себя всегда вольной птицей, согласился на «добровольное рабство», как называла это дело героиня фильма «Любовь и голуби».
Не успел я себя таким образом успокоить, как раздался звонок в дверь. У Кисловой он был таким пронзительно — дребезжащим, что, казалось, внутри тебя всё вибрирует вместе с этим звонком. Открыв дверь, я увидел тётку предпенсионного возраста в накинутом на плечи пальто, на ногах — «прощай молодость». Тряхнув упакованной в полтора десятка бигуди головой, она поинтересовалась, глядя куда — то мне за спину:
— Так это вы, значит, новый жилец Елены Владимировны? А я смотрю, её самой нет, на работе, наверное…
— А вы, позвольте, кто?
— Я — то?
Её водянистые глаза уставились на меня с таким видом, будто вдруг внезапно с ней заговорил дверной косяк.