— Ой, какая прелесть! Как вы угадали?
— Мне же известен ваш вкус, — скромно улыбнулся я. — Как ресницы? Я смотрю, на коррекцию пока рано.
— Да, Алексей, держатся прекрасно, у вас золотые руки!
Вручив имениннице букет роз и упаковку болгарских духов «Сигнатюр», я стал переобуваться в захваченную по совету Андреевой из дома «сменку». Предложение взять вторую обувь показалось мне разумным. Тапочек всё равно на всех не хватит, а в уличных, пусть даже и хорошо вытертых о коврик ботинках за вечер взопреют ноги.
В большой зале из знакомых лиц я увидел обещанного Тарковского и пару Мессерер-Ахмадулина. Режиссёр, увидев меня на пороге комнаты, где он сидел за большим овальным столом и с неизменной сигаретой в руке, чуть ли не вздрогнул, недобро при этом прищурив глаза. Тем не менее, на мою протянутую руку он ответил хоть и вялым, но рукопожатием. И даже соизволил привстать.
Ахмадулина при моём появлении почему-то грустно вздохнула, а вот Борис Асафович довольно дружелюбно пожал руку. Я уже как-то слышал, что Мессерер и Ахмадулина сходили в ЗАГС, и теперь имел возможность убедиться в этом лично.
Была здесь ещё пара — импозантный мужчина предпенсионного возраста с проплешиной на голове и с ним молодая, достаточно симпатичная особа. При знакомстве выяснилось, что это директор Москонцерта Лазарь Моисеевич и его супруга, начинающая певица Ирина, фамилии которой я не запомнил. Наверное, потому и не запомнил, что настоящей известности она не добьётся, иначе в памяти жителя XXI века она отложилась бы. Следом за мной подтянулись люди из Большого театра в количестве пяти человек, после чего Олеся Леонидовна дала отмашку, и народ от души принялся тостовать и закусывать.
Лазарь Моисеевич оказался разговорчивым малым, таких обычно называют душой компании. В его арсенале оказались десятки историй, связанных с его работой в «Москонцерте».
— Вы ведь знаете, чтобы стать артистом «Москонцерта», нужна московская прописка, — говорил он. — Каким бы талантливым ты не был, а без прописки не имеем права принять. И люди вынуждены идти на хитрость. К примеру, один известный ныне конферансье развелся со своей женой, которую дико любил, от которой у него было двое детей. Но они развелись, и он сделал липовый брак во имя того, чтобы поставить штамп, что у него есть московская прописка.
— А правда, что у Кобзона на голове парик? — спросила моложавая женщина, прибывшая с компанией из Большого театра.
— Так и есть, — кивнул Лазарь Моисеевич. — Говорит, любил в мороз ходить с непокрытой головой, вот и повыпадали. По мне, так это просто алопеция.
— Чего? — спросил кто-то.
— Болезнь такая, при которой волосы выпадают, — терпеливо объяснил Лазарь Моисеевич. — А вот ещё он мне рассказывал, как несколько лет назад Высоцкий предлагал ему купить у него песню. Йося выступал в московском саду «Эрмитаж», в Летнем театре, и туда к нему приехал Высоцкий с просьбой купить песню. Кобзон ему говорит: «Володя, ты с ума сошел. Я не покупаю песен». На что тот просит: «Ну, тогда дай 25 рублей». Пожалел Йося коллегу по цеху, одолжил. Говорит, Вовка всё ему вернул, до копейки, правда, через полгода.
— Кстати, Володя ещё обещал заглянуть сегодня, попозже, после спектакля, — сказала хозяйка, посмотрев на часы.
— Или вот Майка, — продолжил свои воспоминания Лазарь Моисеевич. — Это я про Кристалинскую. Какой у неё характер… В 20 лет она восходящая звезда, мечтает о детях, и тут обнаруживают рак. Другой бы на её месте руки опустил, а она не сдалась, продолжала выступать, втайне ото всех проводя каждый отпуск на больничной койке. Разве что в песнях своих давала волю грусти. А тут в 70-м Лапин пришёл на телевидение, так вообще Майку запретил показывать. Где он в её песнях углядел антисоветчину?
— И как же она сейчас? — спросила именинница.
— Да по сельским клубам выступает, — вздохнул рассказчик и, понизив голос, добавил. — А Лапин ещё много кому крови попортит, помяните моё слово. Недаром у него прозвище «Сталин от телевидения».
Слушавший, как и все, Лазаря Моисеевича режиссёр непрерывно смолил сигарету за сигаретой, в итоге не выдержал, вставил свои пять копеек,
— Да и в кино дела не лучше. Мне фильм «Зеркало» запретили в прошлом году снимать. Причём в самый разгар съёмочного процесса. Вызвал к себе Ермаш: «Ты, Андрей, не обессудь, но поступила директива». И пальцем в небо тычет.
— И что теперь думаешь делать? — спросил Мессерер.
— Не знаю, Боря, не знаю… Хоть в диссиденты записывайся. Кислород перекрыли, снимать не дают… Меня вон итальянцы к себе зовут снимать, немцы, я про Польшу уж и не говорю. Может, и правда плюнуть на всё и махнуть за кордон…