— Вот, на всё у хитрого иудея найдётся ответ! Коля, скажи что-нибудь, постой за честь православия.
— Ты ж вроде атеист, — прогудел тот.
— Атеист, но русский. И даже крещёный, хоть и не ношу креста.
— Русский, — передразнил Гусь. — Было бы чем гордиться. Вы, русские — Иваны, не помнящие родства. А каждый еврей несёт в себе память предыдущих поколений, заложенную на генетическом уровне. Каждый из нас — Давид и Соломон. И ни советская власть, ни фашисты не смогли задавить в нас этот зов крови.
— Вот только не надо сравнивать советскую власть и фашистов, а то мы тут до такого договоримся… Советская власть объединила народы, сделала их равными. И, между прочим, революцию тоже евреи устроили. Правда, потом вашего же брата через одного к стенке ставили… А на русских зря ты накатил, зря. Есть такая штука, о которой вы, иудеи, не знаете, и называется она русский характер. Когда с гранатой бросаешься под танк, когда жизнь по сравнению с идеей не стоит и ломаного гроша…
— Русский русскому рознь, — не унимался венеролог. — Есть и такие, что специально на еврейках женятся, чтобы получит право на выезд в Израиль. И я их понимаю. Люди уезжают от нищеты и унижения. Почему при первой возможности за границу рванули десятки тысяч евреев? Уезжают музыканты, писатели, актеры, жизнь там будет труднее, возможно, придётся трудиться на низкоквалифицированной работе, но они будут жить, а не гнить.
— Это кто, ты, что ли, здесь гниёшь? По-моему, ты здесь неплохо пристроился. Тебе несут больше, чем официально зарабатываешь, и не только коньяком.
— Да не о том я… А насчёт несут — можно подумать, ты в своё время мало имел при своей генеральской должности. У вас же в армии сплошная халява, особенно для командиров. Видел я твою дачу, так небось из ворованных, выписанных якобы на армейские нужды, стройматериалов выстроена. Да и кто строил — солдатики-срочники, халявная рабочая сила.
— Все воруют, — подал голос Чернышёв. — А уж Лёва, думаю, на своей базе за троих выносит. Это только с хоккеистов взять нечего, кроме коньков и клюшек. А требуют больше, чем с вас, дармоедов, даже после «золота» Олимпиады с постов снимают.
— В этом и есть несправедливость жизни, — вздохнул Кузьмин. — Одним всё — другим шиши с маслом. Или вообще без масла… Ох, пойду-ка я кваску холодного в себя опрокину, и в бассейн нырну. Кто со мной?
Ещё полчаса спустя, охладив себя купанием голышом в огороженном уголке бассейна, все сидели в предбаннике за накрытым дубовым столом. Я по примеру остальных накинул на себя простыню, став похожим на завёрнутого в тогу римлянина. Стол был накрыт в классическом русском стиле. Холодная водочка в запотевших графинчиках, в деревянных мисках грибочки, солёные огурчики, квашеная капустка, нарезанное тонкими ломтиками сало с мясными прослойками. Радовала глаз красная в тонких белых прожилках сёмга, лежавшая в узоре из перьев зелёного лука, колечек свежих огурцов и помидоров. Сосьвинская селёдка, которую царям подавали, притягивала взгляд.
Эх, блин, а ведь обещал Ленке, что максимум пропущу кружечку пивка, а тут такое… Отец Никодим, жмурясь, как объевшийся сметаны кот, разливал по рюмкам водку.
— Сейчас как опрокинем по рюмашке, и помчится в нас водочка легко и нежно, как Иисус по душе в лапоточках пройдётся.
— Ох и грешник ты, Коля, — подмигнул Кузьмин.
— Отмолю.
— А вам, иудеям, разве это можно? Это ж не кошерная еда.
Это уже в адрес Хайкина и Гуся, которые, особо не чинясь, закусывали водку ломтиками сала.
— Мы евреи советские, — поднял указательный палец Хайкин, — а это особенный вид, малоизученный и всеядный.
По ходу пьесы замминистра снова повело на серьёзные темы.
— Помню, тридцать лет назад «Краткий курс» в «Правде» печатали, утром народ первым делом к почтовым ящикам бежал. Развернёшь лист — словно к чистому источнику прильнёшь. А сейчас дети не хотят нашей мудрости. Возьми любую веру — тысячелетия стоят, а наша, коммунистическая, и века не прошло — разброд, ересь и шатания. Как заставить верить, а, отец Никодим?
— Заставить можно на работу выйти, а вера — штука добровольная, — отозвался тот и поднял наполненную до краёв рюмку. — Ну, здравы будем!
— Слушай, Коля, — по-простому обратился к нему генерал, — а ты куда свой партбилет дел, который я тебе на фронте вручал?
— Сдал куда положено. Неужто думаешь, буду хранить эту бесовскую бумажку?
— Бесовская, — помрачнел Кузьмин. — Ради этой «бесовской бумажки» люди кровь на фронте проливали.
— Анекдот в тему, — решил я немного развеселись собравшихся. — В церкви звонит телефон. Священник поднимает трубку. «Алло, батюшка, это из горкома партии. Стульев не хватает. Пришлите нам 12 штук». «Шиш вам, а не стулья! Прошлый раз давал скамейки, так вы их пошлятиной исцарапали!» «Ах, так! Тогда шиш вам пионеров в церковный хор!» «Ах, шиш нам пионеров в церковный хор? Тогда шиш вам монахов на субботник!» «Ах, шиш нам монахов на субботник? Тогда шиш вам комсомольцев на крестный ход!» «Ах, шиш нам комсомольцев на крестный ход? Тогда шиш вам монашек на баню!» «А вот за такие слова, батюшка, можно и партбилет на стол положить!»